Далия Трускиновская - Дайте место гневу Божию (Грань)

– Вдвоем? Не Двенадцать?

– Там все было очевидно. Я отправился. Но отправился не в истинной плоти – я перешел в ядро, можно даже сказать – я перетек в то ядро, созданное людьми и, не имея образа, имел силу и власть, ровно столько силы и власти, сколько они, эти люди, дали мне своими молитвами. Я наказал преступника, но в миг наказания он не мог видеть меня. Однако ядро молитвы было перед его глазами, и он обострившимся от опасности слухом и зрением слышал и видел тех, кто молился Господу о справедливости. Не я, Даниил, покарал его – его покарала обретшая плоть молитва. Теперь понимаешь, как это делается?

– И всегда бы так… – прошептала я.

– Случай был слишком очевидный. Обычно все гораздо сложнее. Так вот – одна из женщин, чей голос был основным в ядре, тоже казалась мне нестерпимо шумной и яркой.

– Ты видел их? Или только слышал молитвы?

– Я видел их. Я должен был убедиться, что они говорят правду. И в тот миг, когда я все совершил по их молитве, вся сила ядра ушла в действие, и я освободился. Только тогда они тоже могли увидеть меня – ровно одно мгновение.

– Они поняли, что ЭТО произошло?

– Потом они встретились и, я полагаю, кое-что объяснили друг другу. Но я о другом хотел сказать. Никакого «поляроида» тебе не надо. Ты просто смотри мне в глаза и моли Господа, чтобы я увидел их обоих, и женщину, и твоего топтуна.

Молитва моя была горяча, но воздалось мне за нее наполовину – очевидно, я сама толком не разглядела «стихийное бедствие». Но вот худощавый мужчина с каракулевой головой, по словам Даниила, нарисовался четко и выразительно.

– Кто-то из Велиаровой братии… – задумчиво произнес Даниил. – А кто – не понять, там много всякой мелкой чертовни. Ты уверена, что его послал за тобой Фесенко?

– Я заговорила с Фесенко о «стихийном бедствии» – и тут он стал показывать клыки и когти. Но кто я такая, откуда явилась, чего хочу, кто прислал – он понять не мог. Стоило мне выйти на улицу, тут же ко мне приклеился этот – из Велиаровой братии.

– С трудом верится, что у бывшего следователя Фесенко теперь бесы на посылках…

– Мне вот тоже с трудом верится, что я прикомандирована ко второй отдельной загробной бригаде.

– К чему?!

– Это Марчук нас так называет.

– Вот как, выходит, проявляется теперь сдвиг Грани… – со вздохом произнес Даниил. – Взаимопроникновение сделалось глубже, вот что… Ну, ладно. Иди сюда, Нартов! Растолкую тебе, как добираться до Грани и о чем там говорить! А ты пойдешь с ним.

– На Грань? – после целого дня, проведенного на ногах, мне больше всего хотелось лечь и заснуть, а не шастать в мистических измерениях промеж Добра и Зла.

– Нужно, милая. Зовут именно Нартова. Такое бывает, что кто-то из Велиаровой братии зовет кого-то из наших. Но до сих пор эти встречи были на уровне ангелов. Чтобы позвали вновь призванного, да еще такого, что призван совсем недавно, – я не припомню. И я боюсь ловушки. Правда, до сих пор на Грани ловушек никто не устраивал. Ее берегли, как единственное нейтральное место, вне Добра и Зла. Но мир изменился – и я уже не знаю, чего ожидать.

– Вызывал? – в дверях стоял Нартов.

– Да. Собирайся на Грань. Раз уж зовут – иди. А она пойдет с тобой.

Нартов посмотрел на меня так, словно произнес вслух: ну и какая же может быть там польза от сонной дуры?

– Там могут быть всякие неожиданности, а ей ничто не угрожает, потому что она – око Божье, – напомнил Даниил. – Если с тобой что-то случится, она увидит, беспрепятственно вернется и расскажет. Ее присутствие – своего рода гарантия, что ты уйдешь оттуда подобру-поздорову.

– Ну, ладно, – без большого энтузиазма согласился Нартов. – Что я там должен делать?

– Если тебя зовут – значит, хотят тебе что-то сообщить. На Грань выходят именно ради информации. Бывает, кого-то вызывают, чтобы предупредить – не лезь в это дело, и без тебя все уже решено. То есть, это бывает, когда на Грани встречаемся мы и они… Но чаще туда приводят человека и помогают ему принять решение…

– Наши приводят? – удивился Нартов.

– Нет, не наши… В общем, попытайся понять, чего от тебя хотят. И почему – именно от тебя. Ведь этот, из Велиаровой братии, тоже кому-то подчиняется, кто-то его посылает.

Несколько минут спустя мы втроем шли по ночной улице. Бригада осталась разбираться с бумагами.

– Я могу открыть выход к Грани во многих местах, но это должен быть поворот, естественный не для меня, а для того, кто туда направляется, – объяснил Даниил. – Иначе он потом не найдет туда дороги.

– То есть, он будет естественным для нас двоих, – уточнил Нартов.

– Само собой… – Даниил остановился и вдруг принюхался. – Ага… Речкой потянуло… Чуете?

– Сыростью, – уверенно заявил Нартов.

– И сеном, – не так уверенно длюавила я.

– Ну, стало быть, здесь и пройдете, ребята. Вот мои четки для связи.

Я получила в ладонь самодельные крошечные четки из десяти черных пластмассовых бусин с оловянным крестом-тельником.

Свой крест с цепочкой я отдала Нартову, и на груди було пусто. Прятать такую вещь в карман джинсов не хотела, нужен был какой-то гайтанчик… Даниил догадался, выдернул из края своей домотканой хламиды толстую шерстяную нитку, сложил вдвое и дал мне. Я надела на нее четки, завязала узел и повесила на шею.

– Как мы узнаем Грань? – спросил Нартов.

– Ее ни с чем не спутаешь. Увидите – поймете.

Даниил воздел сухую руку с удивительно длинными пальцами и провел сверху вниз, словно разрезая воздух перед нами. И действительно разрезал.

Из черной щели потянуло свежестью, сыростью, сеном, всем сразу.

– Вот тут и пройдете.

Нартов хмыкнул – ему эта процедура явно не понравилась.

Щель, едва заметная, висела перед нами – словно прорезали бритвой ткань, на которой классический ночной городской пейзаж, от чего весь Протасов сделался совершенно нереальным. Реальным оставался только Даниил, придерживавший край разреза.

Мы вошли.

Я думала, что Грань – это вроде того лезвия, в которое истончается горный хребет, – по крайней мере, так кажется снизу. И что мы ее обязательно увидим сразу. Ничего подобного – мы оказались на запущенном лугу, где вековая трава уже выше пояса и даже, кажется, одервенела. Луна, моя подружка, хоть и не показалась, но успела навести свое легкое серебро на сухие пушистые султаны злаков и особо выделила темную полосу, пересекавшую луг. Это была тропа, и мы ступили на нее, первым – Нартов, за ним – я.

Некоторое время спустя мы вышли к речному берегу. Это был берег с обрывом, а по ту сторону реки виднелись заливные луга. Росло там несколько деревьев и стояла обычная скамейка, выкрашенная белой масляной краской.