Александр Тесленко - Испытание добром (сборник)

Торопясь в клинику, Андриан забежал по дороге в гастроном купить конфет — традиционный презент после отпуска.

— Четыреста граммов «Белочки», пожалуйста.

Продавец, молоденькая девчушка, почти ребенок, смешно поджимая губы, положила конфеты на весы, долго смотрела на колеблющуюся стрелку. Рядом с нею — женщина в фирменном берете. Смотрела внимательно.

Наконец Андриан взял кулек, протянул деньги. Девчушка протянула деньги своей наставнице.

— Ну что же ты? Рассчитывайся сама, — поощрительно ответила та.

— Сама? — испуганно переспросила и зарделась, — Я сдачу еще ни разу не давала.

— Уже пора! Пора!..

Девушка с нескрываемым волнением отсчитала копейки, положила на пластмассовую тарелочку на прилавке и громко оказала:

— Пожалуйста! — и в ее взгляде заискрилось торжество новой победы. — Приходите к нам еще! — выпалила после паузы.

— Молодец, — тихонько похвалила старшая.

Андриан едва сдержал улыбку.

Центральный вестибюль клиники встретил его привычным шумом.

«Меня ведь не было целый месяц. — Продолжались операции, писались диссертации, волновались родные и друзья больных, перехватывая здесь, у входа, хирургов:

«Как он? Ему лучше? Он будет жить?» На стене у двери трещина. До отпуска не замечал ее. Но она, конечно, была. И двери пора уже красить. Это же клиника, где сотни людей со своими бедами и жизнями…»

Направился тускло освещенным коридором к раздевалке сотрудников. Быстро переоделся. Загодя приготовленный белый халат месяц дожидался его в шкафчике.

Поднялся на второй этаж в операционный блок, поминутно здороваясь с коллегами: «Привет!» — «Привет!», «Уже отгулял?» — «Отгулял». Зашел в реанимационное отделение, где в коридоре висело расписание операций и фамилии хирургов и анестезиологов каждой бригады.

«На какой же операции я сегодня стою? Может, забыли, что я выхожу из отпуска и не включили ни в одну из бригад? Нет, не забыли… Первая очередь… Ребенку двенадцать лет… Первая група крови… Седьмая палата на третьем этаже…»

Просмотрел все остальные записи на небольшой доске объявлений. Большие каллиграфически выписанные старшей сестрой оперблока красные буквы запрещали всем хирургам и анестезиологам выносить за пределы операционной стерильное белье. Старший группы ДНД хирург Грищук просил всех сдать фотографии для новых удостоверений дружинников. Заведующий реанимационным отделением предупреждал, что посещения послеоперационных больных родственниками и друзьями категорически запрещены. На телеграмме, пришпиленной большой кнопкой с красной, как капля крови, пластмассовой головкой, просили положить в морг покойную Любарскую до приезда машины из Винницы.

Дольше чем обычно задержался у доски объявлений, постепенно окунаясь в знакомый больничный круговорот.

Наконец заторопился в операционный блок… И закружилось, завертелось… Работа!

Когда возвратился в свой новый дом, Валерия встретила его вопросом, как когда-то встречала мама. (Давно это было. Двенадцать лет назад… Когда еще жил с родителями…)

— Ну как там сегодня?

Он улыбнулся. Приятно было слышать ее голос, чувствовать заботу.

— Устал.

Вошел в комнату и сел в мягкое кресло.

— Валерия… А почему ты сказала — КОГО-НИБУДЬ? — спросил неожиданно даже для самого себя. — Почему КОГО-НИБУДЬ, а не тебя? И великие классики вполне определенно доказали, что неразделенная любовь — это страшные муки, — пытался он не сбиться с легкого, беззаботного тона.

Валерия ничего не ответила, как-то виновато улыбнулась и попросила:

— Расскажи лучше, что там в клинике?

— Сегодня стоял на двух операциях. Многие в отпусках. Просто некому работать.

— На двух операциях? И все хорошо?

— Да… Правда, при второй на энергощите фазу выбило. Вся аппаратура остановилась. Дыхательный аппарат — полбеды. Можно вручную… А кровообращение — остановка на несколько минут и… конец. Но вроде бы все обошлось. Операция удачная… Хотя с таким диагнозом у нас каждый пятый… умирает,

— Но не от того, что выбивает фазу?

Валерия пристально смотрела на Андриана,

— Помнишь, как вы переселялись в новый корпус?

«Откуда только она знает об этом? Было это три года назад… Зима. Холодная зима. Отопление почему-то работало плохо. Говорили, что котельная не вошла в свой режим. И лифты часто отказывали, возле них постоянно возились техники… Но никто не остановил переселение. Все проходило по графику. Переносили больных на носилках на третий, шестой этажи. Больным выдавали по два-три одеяла… Холодная тогда была зима. Зачастую стыдно было смотреть больным в глаза. Но хотелось же лучшего — поскорей переселиться, обжиться, чтобы лечить. Но все равно было стыдно…»

— Откуда ты знаешь, как мы переселялись?

— Мне рассказывали… А один ваш хирург, Рындин, кажется, загонял больных в холодные палаты и бурчал себе под нос: «Ходят все, слоняются, никак не поймут — идет переселение, что они мешают. Все никак не налечатся». Ты знаешь Рындина?

«Ей, значит, и про Рындина кто-то рассказал… Он однажды предлагал мне приработок на полставки в пионерском лагере. Говорил: «Не пожалеешь. Для врача там работа отличная. Пионерский лагерь — чудо! Территория маленькая, дети не разбегаются, заборы высоченные. Воды на территории никакой, а под краном не утонешь. На речку физруки водят два раза в неделю. В воду по десять человек — ж-жик! ж-жик! — и готово. Для врача работы лучше не придумаешь. Спокойная. И кормят там детей без особых деликатесов. А от перловки диспепсии не бывает. Следи лишь, чтоб родители не приносили всяких там соков-моков, каждый день тумбочки выгребай — и никаких болезней не будет…»

— А от кого ты о Рындине слышала?

— Моя тетка лежала в вашей клинике…

— Да, Рындин грубоват… Но он прекрасно оперирует…

— Андриан!.. — почти закричала Валерия. — Хирург прежде, всего ЧЕЛОВЕК!

— Но Рындин действительно великолепно оперирует.

Во взгляде Валерии он заметил с трудом подавляемое отвращение.

— Ладно, садись к столу, будем ужинать… Да, кстати, дай мне твой паспорт, — сказала после затянувшейся паузы. — Тебе нужно здесь прописаться.

— Сначала я выпишусь от Зиновии Александровны.

— Не тревожься. Оксана сама все сделает. У нее много знакомых.

На следующий день после операции Андриан зашел к профессору Береговскому.

— Добрый день, Николай Константинович!

— Привет, привет, молодая смена! — Профессор встал из-за стола, снял очки и положил их на развернутые на столе бумаги.