Петр Воронин - Прыжок в послезавтра

Он упрямо сжал губы и посмотрел сначала на Филиппа, а потом на Элю. Но те и не думали смеяться. Они словно прислушивались к чему-то, что звучало у них в памяти. Эля первая нарушила молчание.

— Я тоже вижу, но не совсем так… — сказала она. — И все же ты, пожалуй, недалек от истины. В музыке есть и надежда, и уверенность в торжестве добра. Ты очень зримо все представил, конкретно.

Опять была в ее взгляде дружеская поддержка, Валентину даже почудилась робкая ласка. Он вспомнил ее слова, сказанные давно, во время полета к дельфиньим островам: «Ум не равнозначен знаниям. Воскресни сейчас Архимед, он наверняка стал бы великим первооткрывателем». Эля смотрела тогда на Валентина с такой же, как теперь, несмелой лаской. Но он в тот раз посчитал, что все — и утешительные слова, и взгляд вызваны только обстоятельствами. Он и сейчас боялся поверить в искренность ее чувства. Слишком важным было то, что стояло за этим чувством, чтобы безоглядно поверить.

— Смущает меня, — заговорил Филипп, — одно обстоятельство… Ты, Валентин, извини, что я вроде бы возражаю тебе, но очень уж твое толкование музыки совпадает с событиями, которые произошли в последнее время. Либо ты ошибаешься, либо… либо музыку сочинили только что. Но ведь в шаровидном пришельце нет разумных существ с живым мозгом…

— Есть и еще одно «либо»… — негромко промолвила Эля. — Цивилизация, пославшая зонд, — а очень похоже, что это автоматический зонд, — поддерживает с ним постоянную связь. Какая это связь, нам не известно. Но ясно, что совсем не та, что у нас. Иначе мы обнаружили бы ее.

— Но расстояние! — возразил Филипп. — Чтобы послать информацию и получить ответ — для этого же многие и многие годы надо. Ты пренебрегаешь громадностью расстояний.

— Я готова предположить принципиально иной, более совершенный, чем радио, принцип связи. — Эля произнесла это почти с девчоночьей задиристостью.

— Но ведь скорость не может быть больше трехсот тысяч километров, — робко напомнил Селянин.

— Так очень долго считали, Валентин, — Эля всем видом своим умоляла не обижаться. — Для тех состояний материи, которые были известны прежде, триста тысяч километров в секунду — предел. Теперь открыты новые состояния с очень неожиданными свойствами… Ты узнаешь об этом и поймешь, что возможны скорости неизмеримо большие… Связисты Земли бьются над тем, чтобы сделать связь сверхбыстрой. Пока успеха нет. Но почему этого не могла достичь соседняя цивилизация?

— Ты, по-моему, увлекаешься, Эля, — прервал девушку Чичерин. — А ведь ты, между прочим, физик. Тебе ли не знать, какие неимоверные трудности перед исследователями новых состояний материи…

— Уж не сомневаешься ли ты, что сверхбыстрая связь возможна?

— Я не об этом, Эля. Но твои предположения насчет шаровидного тела… Ты строишь их на очень произвольном и субъективном — прости, Валентин! — восприятии музыки.

— И еще на удивительной немоте зонда. Не забывай об этом.

— Тоже аргумент не из сильных, как понимаешь. Прежде всего надо поскорей наладить хоть какой-то контакт с зондом. Но этот молчун не позволяет приблизиться — и все тут.

— Мы боимся его, он — нас, — усмехнулся Валентин. — Забавная ситуация. Вероятно, правила игры надо менять. Когда-то, если хотели начать мирные переговоры, кто-либо из воинов демонстративно отбрасывал оружие и шел к противнику… Что-то похожее требуется и теперь.

И опять Валентин перехватил быстрый Элин взгляд, в котором было не просто и не только дружелюбие. Валентин внутренне затаился, боясь вспугнуть несмелую надежду, согревшую его.

Раздался чуть слышный зуммер: кто-то просил откликнуться.

— Да, да… Я Селянин…

— Валентин, дорогой, привет тебе!..

— Это ты, Халил? Вспомнил-таки о друзьях, — Валентин оглянулся на Элю, в первую очередь на нее. Девушка, порывисто вскочив, отошла к окну-стене.

— Ругай меня, ничего возразить не смогу… Если встретимся, побей меня, только поблагодарю — такой я виноватый, перед всеми виноватый… — Халил переменил тон. — Я могу вызвать Элю? Ответит она мне?

— Зачем такие вопросы, Халил? Ведь вы друзья.

— Были друзья, большие друзья были… А когда провожала, силой себя хотел навязать, глупец. Ах, какой глупец! Как животное, не как человек… Только о себе самом думал, больше ни о ком… Прощения просить надо. Умолять о прощении. Сейчас, пока еще есть время просить. Пока не поздно… Ответит она?

Весь он был в этом, Халил: неуемный в желаниях, опрометчивый в поступках. И в раскаянии он тоже был нетерпелив.

Валентин оглянулся на Элю, но та по-прежнему стояла, напряженно вытянувшись. Валентин видел только рассыпавшиеся по плечам и спине волосы.

— Ладно, сам попытаюсь… Будь счастлив, дорогой! — услышал он голос Халила. Потом легкий щелчок — и тишина: планетолетчик отключился.

И тотчас Эля глухо вымолвила:

— Ну, я… Ну, здравствуй.

Потом была долгая пауза. Вероятно, Халил оправдывался и объяснял что-то. Валентин ловил любое, самое мимолетное движение Элиной головы, плеч, рук. Он понимал: девушка намеренно стоит отвернувшись. Объяснение с Халилом очень неприятно и она вообще не хотела бы свидетелей. Самое разумное — оставить ее в комнате одну. Но у Валентина не хватало мужества уйти.

— Объяснить можно, даже простить можно, — донесся опять глухой Элин голос. — А забыть… так ли это просто — забыть?

Валентин слышал лишь ее ответы, все более глухие.

— Не надо повторять, Халил… Сейчас не время, Халил… Разве главное в том, чтобы я простила?.. Но ты же знаешь, из обломков строить труднее. Проще — заново. Нет, обещать не могу… Что ж, прощай…

Разговор окончился. Валентин осторожно приблизился к Эле, тронул за локоть.

— А? Что? — Эля встрепенулась. Она была бледна, смотрела с отчуждением.

— Я подымусь к себе, — в голосе тоже была отчужденность.

Наступал вечер. Небо стало светлее, чем днем, и редкие кучевые облака были ослепительно белыми. Но внизу всю Землю уже исчертили длинные густые тени. В воздухе, как всегда, суетливо перемещались сотни «пчелок». Кто в них? Куда торопятся? Вот хотя бы в этой ярко-красной?

— Ты давно вызывал Ноэми, Филипп? — следя за ярко-красной «пчелкой», спросил Валентин. — Знает она, что Халил… Ну, об этой ссоре?..

— Не допытывался, но догадываюсь, что она знает больше нашего. Эля рассказала ей.

— Ну и что Ноэми?

— Говорю же, не допытывался. А Ноэми… Я очень скучаю и, наверное, скоро полечу к ней. Я не могу без нее, Валентин.

Ярко-красная «пчелка» скрылась за соседним зданием, и это почему-то огорчило Валентина. Он отошел от стены-окна, но не сел, а долго стоял у круглого стола, машинально отстукивая барабанную дробь.