Александр Студитский - Сокровище Черного моря

Ольга поймала веселую искорку во взгляде Ланина. Она нахмурилась. Ответил Ланин:

— Смысл наших разногласий — в различном отношении к методам работы. Мы — биогеохимики, мы работаем с живыми организмами, заставляя их осуществлять нужные нам химические изменения. Калашник и его школа — физико-химики. Любое химическое преобразование, по их мнению, проще и экономичнее получить физико-химическими методами, не прибегая к помощи живых организмов. Вот и все.

— Позвольте, — сказал Громов, потирая лоб, — но, вероятно, профессор Калашник не возражает против использования живых организмов в тех случаях, где физико-химические методы бессильны?

Ланин иронически усмехнулся:

— Ну, конечно, Калашник не будет отрицать, что сахар добывается из свекольного сока, что углеводы, накопленные картофелем, преобразуются в синтетический каучук, а скажем, обработанная особым образом клетчатка дает вискозное волокно…

— Ну, так в чем же дело? Против чего он возражает?

— Он возражает против зависимости человека от живых организмов. Он считает, что развитие науки должно быть направлено к полному освобождению от этой зависимости. Вот его любимый пример — синтез азотистых удобрений. Растение нуждается в азоте. Это элемент, без которого невозможно образование основного органического вещества — белка. И если источники азота не будут введены в почву, рано или поздно наступит полное истощение этой почвы. Такими источниками испокон веков были органические удобрения — навоз. Потом стали применять селитру, которая также представляет собой продукт органического сырья — помета птиц. Зависимость от живых организмов в обогащении почвы азотом, как видите, была полная.

— И что же, ее удалось преодолеть? — спросил с интересом Громов.

— Да. Нашли способ использовать азот из воздуха, связывать его с водородом и таким путем синтезировать вещество, пригодное для питания растений.

— Тогда позвольте. Почему же против этого возражает профессор Смолин? — удивился Громов. — Ведь это, в самом деле, крупнейшая победа науки…

— Смолин не возражает. Но он считает, что использование свойств живых организмов отнюдь не означает власть природы над Человеком. Человек преобразует природу в своих интересах — живую или неживую, это не имеет значения. Мы исследуем одно из свойств живых организмов — способность накапливать различные вещества из окружающей среды. Это свойство и лежит в основе наших методов. Но мы далеки от того, чтобы отказываться от физико-химических методов… там, где они действительно выгоднее наших.

Пока Ольга слушала Ланина, ей казалось, что он рассказывает недостаточно ясно и упускает из виду главное. Она несколько раз порывалась вставить реплику в его спокойную, даже слегка насмешливую речь, но сдерживала себя. Громов щурил глаза. Губы его были плотно сжаты. Прядь волос свесилась на лоб. «Совсем Маяковский» — подумала Ольга. Громов, наконец, остановил Ланина:

— А в применении к добыче золота из морской воды считаете ли вы, что методы профессора Калашника менее выгодны, чем ваши?

Ланин пожал плечами.

— Ну, наши методы еще в стадии разработки… А что касается метода профессора Калашника, то вы, вероятно, уже составили о нем представление.

Громов встал, сделал несколько шагов по комнате и остановился у рабочего места Смолина, машинально положив руку на высокий стеклянный колпак, покрывающий микроскоп.

— Что ж. В данной ситуации методом Калашника можно и нужно пользоваться. Но, насколько я понимаю, от экспериментального цеха до сети предприятий по всему побережью еще очень далеко. И мое глубокое убеждение, что путь к этому — в объединении усилий обеих ваших лабораторий, во взаимном обогащении опытом, а не в конкуренции, недостойно советских ученых.

— Правильно! — вырвалось у Ольги.

Громов пытливо посмотрел на нее.

— Вы подумайте, кому может быть выгодно это мелкое соперничество? — продолжал он.

— Только нашим врагам, — подтвердила Ольга…

Ланин усмехнулся.

— Опять вы о врагах. Причем тут враги — я решительно не понимаю.

— Очень жаль! — Ольга сердито посмотрела на Ланина. — Вы припомните, как вели себя на нашем съезде Симпсон и некоторые другие иностранцы! Слепому ясно было, что они заигрывали с Калашником. Зачем? Да, конечно, чтобы укрепить его во враждебной Смолину позиции. А сами потихоньку разрабатывают методику выделения золота из воды с помощью организмов-концентраторов. Конечно, этим людям выгодны наши раздоры.

Ольга раскраснелась от возбуждения. И, почувствовав это, опустила голову. Громов удивленно посмотрел на нее.

— Об этом я не слышал. Расскажите, если можно.

Ольга оглянулась на Ланина. Тот развел руками:

— Ну, это уж не по моей части. Говорите, Ольга Федоровна. Я многого просто не знаю.

Ольга вспомнила все, что ее волновало и мучило за последний год. Громов сосредоточенно, даже с напряжением, слушал. Она рассказала о первом столкновении Калашника и Смолина на съезде биогеохимиков, о впечатлении, которое произвел на нее Симпсон, о его интересе к работам Смолина, о гибели Крушинского. Она мельком взглянула на Громова, он молча слушал и желваки играли на его скулах. Она закончила рассказом о том, как Калашник посетил ее лабораторию в Севастополе.

— Значит, профессор Калашник все-таки бывал в вашей лаборатории? — сказал Громов. — А как же относился к этому профессору Смолин?

— Это было… последнее посещение, — ответила Ольга, сдвинув брови. — Вышло очень неприятное столкновение между ними.

— Из-за чего?

— Евгений Николаевич был недоволен, что Калашник, выступая против наших методов, все же следит за ходом нашей работы.

— А что же интересовало Калашника в вашей лаборатории?

Ольга опять покраснела.

— Дело в том, что я пользовалась его методикой для определения золота в пробах воды… И наткнулась на один прием, значительно облегчающий его методику. Григорий Харитонович заинтересовался этим приемом.

— И что же?

— Но вот вышла эта ссора… Потом погибла культура золотоносной водоросли… А потом мы перенесли центр работы сюда… И я не смогла осуществить то, что задумала. Я даже не говорила о своих попытках Евгению Николаевичу.

Громов задумался. Посмотрел в окно на солнце, затем на свои ручные часы.

— Ну, мне пора… Я хотел обратиться к вам с просьбой. Работа в экспериментальном цехе, насколько я могу понять, идет не так, как было бы нужно. Заместитель, которого оставил Григорий Харитонович, заморозил его метод. Он его не совершенствует. А ведь это же опытный, экспериментальный цех! Тут — не идти вперед, значит идти назад… Работе этого цеха, как вы знаете, придают большое значение.