Джон Уитборн - Рим, папы и призраки

– Но в вас я не вижу ничего эмоционального. - Пачоли мужественно приступил к последней попытке: - Вы могли быть среди нас. Когда мы открываем ящичек Картотеки, дух Te Deum'a исходит наружу и смущает неприятеля… его умиротворяющее дыхание, конечно же, осенило и вас.

Адмирал Солово улыбнулся, словно благородным образом отклонял приглашение на пирушку.

– Но вы отказались слышать зов Нового и разрушили скинию, - проговорил Пачоли надломленным голосом. - Теперь я не знаю, где искать его.

– Я ЗДЕСЬ, - произнес другой голос, ударом гильотины отсекший речь самого Пачоли. Он казался обманчиво кротким, голос мужчины, излагавшего скучные и очевидные вещи. - Даже лишившись дома, я никуда не уйду.

Солдаты вокруг крестились. Пачоли явно ощущал свою одержимость внешними силами, и слезы счастья уже начинали катиться по его лицу.

– Я могу дать вам невероятно много, - продолжал голос. - Во-первых, Венецию Миллиона Чиновников, а потом целый мир. Подумайте, адмирал, вы получите быстроразогреваемые консервы в 1650 году, а автоматы Калашникова и шоссе в 1750!

– Простите, мое начальство этого не заказывало… а я даже не знаю, что вы нам предлагаете.

– Ну да, вы всегда поступаете по приказу начальства, - искушал голос. Мне просто думается, что оно у вас чуточку близоруко.

– Благодарю за проявленное сочувствие, - ответил адмирал и стилетом нанес удар в глаз Пачоли. Протобухгалтер немедленно скончался на месте, но сила Te Deum'a продолжала поддерживать обмякшее тело в стоячем положении. С учетом всех факторов поза казалась вполне естественной.

– Вы не отделаетесь от меня, - голос извергался из шевелящегося рта Пачоли, словно бы ничего и не произошло. - Этот труп был моими вратами, и этим именем я называл его. Он может умереть, но я здесь и никуда не уйду. Мы вдвоем уже посадили семя, оно, бесспорно, взойдет в ином времени и месте.

– Серый цветок едва ли кого привлечет, - проговорил Солово.

– О, ты будешь удивлен! - отрезал голос. - Да, мои ученики платят дорого, это верно, однако в учении моем ключ к власти. Потребитель для моего продукта всегда найдется.

– Яйца! - Непонятным образом оскорбленный подобными словами, Нума Дроз выхватил меч. - _Вот тебе_ сила!

– Так и будет еще какое-то время, - согласился голос. - Но уже довольно скоро мои ученики в сером со своими калькуляторами и дипломатами будут повелевать каждый десятью тысячами таких… мечей.

– Звучит здорово, - горячо возразил Нума Дроз. - А какими ты делаешь свои каль-куляторы и дипло-маты? С одним лезвием или обоюдоострыми?

– Ты с ними не справишься, - отмахнулся голос. - Ты - это прошлое. Как и Венеция, как и Италия. Венеция подвела меня, Италия отвергла - ту и другую ждет упадок. Романтика и интерес сохранятся, но сила уйдет, а потом вернется, чтобы покорить их. А когда придет день, я буду разжигать, вдохновлять и направлять эту силу. Воображению придется преклонить колено. Тем временем я буду коротать время и ждать, пока меня кто-нибудь не призовет… быть может, с Севера. Увидите, _я вернусь_!

Адмиралу подобные угрозы казались блеянием овцы - чуточку обидно, но не страшно. Кивнув головой, он дал знак воинам.

Они принялись рубить, повергнув экс-Пачоли на землю, но и жуткие удары - отрубленные руки и ноги, раскроенная голова, - не могли лишить Te Deum'a дара речи.

– Да будет отчетность! - булькал он, захлебываясь кровью. - Да явятся страхование и статистика, ревизия и анализ риска! Я свяжу мир и сделаю его безопасным. Завтрашний день принадлежит мне!

На этих словах рассеченное тело Пачоли наконец сдалось, и дух бежал. Солово и солдаты заметили дымный силуэт, скользнувший над головами. Пролетая, он обратил в седину рыжие локоны - достоинство скотта. Прощальный привет, должно быть.

Более адмирал Солово ничего не слыхал об этом деле.

Примерно столетие спустя в Антверпене купец-текстильщик проснулся утром и обнаружил, что из ниоткуда в голову ему залетела целая куча потрясающих деловых идей (быть может, несколько однообразных, но тем не менее вполне разумных). Но к тому времени адмирал Солово, конечно, уже оставил этот мир.

Год 1509. В постели с Борджиа. Пушки и шашни в Северной

Италии. Испытание, не совсем отвечающее моим вкусам.

– Ну и как вам показалось?

Лежа в постели, адмирал Солово подпер голову рукой и задумался над вопросом.

– Весьма интересно, - решил он наконец.

– Но ничем не похоже на обычную любовь, так ведь?

– Ну что вы, просто все иначе, - поправил адмирал. - Разве что… людновато в постели, особенно теперь, когда желание ушло.

Лукреция Борджиа, герцогиня Феррарская, не торопилась отсылать служанок, прежде всего потому, что одна из них, обученная сапфическому стиху, сонным голосом мурлыкала ее излюбленные строчки:

Иные говорят, что конницы отряд,

Другие наплетут, что войско пешее,

А третьи скажут - весла быстрые

Военных кораблей являют зрелище,

Прекраснейшее на земле людей.

А я скажу - таков любимый.

Она дождалась, пока прозвучали последние трогательные слова, и отослала размалеванных потаскушек из огромной кровати. Адмирал Солово стоически терпел прикосновения перебиравшихся через него молодых женских тел и вежливо благодарил каждую за труды. Девицы торопились, опасаясь кнута Лукреции - его этой ночью они и без того получили довольно.

Наконец, оставшись наедине с адмиралом, герцогиня одарила его уступчивой улыбкой.

– Итак, - сказала она, - вы нечасто получаете столь теплое приветствие от Феме.

Солово как раз перегнулся через край кровати и убедился, что его сапоги (вместе с укрытым в них стилетом) остались в пределах досягаемости. Лишь тогда он расслабился настолько, чтобы ответить.

– Нет, конечно. Обычно там рассчитывают на мое гостеприимство и предоставляемое без ограничений вино. Поэтому я благодарен вам за ночь роскошных развлечений, которые даже удивили меня.

– Как так? - спросила заинтригованная Лукреция. Адмирал, как ей представлялось, должен был бросить вызов ее постельному мастерству, и Лукреция совсем уж не надеялась на подобную физическую и умственную отдачу.

– Я имею в виду не расширение диапазона моих эротических познаний, как вы можете подумать, - проговорил он, и Лукреция обнаружила заметное разочарование, - но ваш статус, прежде неизвестный мне. Признаюсь откровенно, что никогда не считал вас предводительницей клана Борджиа, не говоря уже об участии в Феме. Я старею, теряю наблюдательность.

Течение лет наводило Лукрецию на другие мысли и, остановившись на тридцати годах, она рассчитывала на комплимент своей неувядающей красоте и пылу в постели, однако любезно простила адмиралу его неучтивость. Те же самые годы с избытком предоставили ей возможность привыкнуть к мужскому эгоизму.