Роджер Зилазни - Остров мертвых

— Это было давно, — вспомнил я, — еще до того как Контора начала кампанию по истреблению этих тварей. Тогда их было много больше и они были посмелее. Теперь они держатся подальше от городов.

— Насколько я помню эту историю, человека звали Константин. Может, это был ты?

— Его звали Карагиозис.

— А ты не Карагиозис?

— Если тебе этого хочется. Только почему?

— Потому что позднее он помог основать в Афинах Возвращенство Редпола. К тому же у тебя очень сильные руки.

— Ты возвращенка?

— Да. А ты?

— Я работаю на Контору. У меня нет политических взглядов.

— Карагиозис бомбил курорты.

— Бомбил.

— Тебе не жаль, что он их бомбил?

— Нет.

— Я действительно мало про тебя знаю.

— Ты про меня знаешь достаточно. Но можешь и спросить. У меня нет тайн, правда… Воздушное такси уже близко.

— Я ничего не слышу.

— Услышишь.

Через мгновение оно появилось в небе, скользя вниз к Косу и направляясь на радиомаяк, который я установил в углу патио. Я встал и помог ей подняться, а такси уже жужжало на низах — скиммер Рэдсона: двадцатифутовая скорлупка, вся — прозрачность и зеркальность; плоскодонная, тупоносая.

— Хочешь что-нибудь взять с собой? — спросила она.

— Ты знаешь, что, только не могу.

Скиммер сел и плавно открылся сбоку. Пилот в защитных очках повернул голову.

— У меня такое чувство, — сказала она, — что впереди у тебя какая-то опасность.

— Сомневаюсь.

Слава богу, что ни давление, ни осмос не возродят утраченное Адамом ребро.

— До свидания, мой калликанзарос.

И я сел в скиммер и прыгнул в небо, шепча про себя молитву Афродите. Внизу Кассандра махала мне рукой. За спиной солнце натягивало свою световую сеть. Мы неслись на запад, перелет тут гладкий, однако, увы, не на сей раз.

От Коса до Порт-о-Пренса было четыре часа, серая вода, бледные звезды и я, псих. Только и оставалось, что смотреть на цветные огни…

Холл был битком набит людьми, большая тропическая луна сияла так, будто вот-вот лопнет, и причина, почему я видел и то, и другое, заключалась в том, что мне в конце концов удалось завлечь Эллен Эммет на балкон, а магнитные двери были открыты.

— Снова из мертвых, — приветствовала она меня, сдержанно улыбаясь. — Год почти прошел, мог бы и послать с Цейлона открытку, здоровья пожелать.

— Ты что, болела?

— Заболеешь тут.

Она была маленькой и, подобно всем, кто ненавидит день, белой под своим полугримом, как сметана. Она напоминала мне совершенную механическую куклу с неисправной начинкой — холодная грация и некая предрасположенность бить людей ногой в челюсть, когда они меньше всего этого ожидают; у нее было великое множество оранжево-коричневых волос, завязанных в гордиев узел по последней моде, что выводило меня из себя, когда я пытался его развязать, мысленно, конечно; глаза ее были того цвета, что пришелся бы по вкусу очередному ее богу, на которого пал бы ее выбор именно в этот день, — да, забыл, где-то глубоко-глубоко на дне они всегда голубые. Все, что бы она ни носила, было коричнево-зеленым, достаточно было выйти в таком наряде пару раз, чтобы он превратил ее в чучело огородное, но на сей счет модельер явно вводил в заблуждение, если, конечно, таковой у нее когда-нибудь был; впрочем, она вполне могла быть снова беременной, хотя вряд ли.

— Что ж, желаю здоровья, — сказал я, — если ты в нем нуждаешься. Я не занимался Цейлоном. Большую часть времени я был на Средиземном.

Внутри раздались аплодисменты. Я был рад, что я снаружи. Исполнители как раз закончили «Маску Деметры» Грейба, которую он написал пентаметром специально в честь нашего гостя с Веги; вещь была в два часа длиной и скверной. Фил был жутко образованный и почти лысый и вполне подходил для своей роли, но с того дня, как мы остановили на нем свой выбор, нам пришлось потрудиться на будущего лауреата. Ему поручили примериться к Рабиндранату Тагору и Крису Изервуду, заняться сочинением устрашающе длинной метафизической эпики, как можно больше разглагольствовать об эпохе Просвещения и ежедневно выполнять на берегу моря дыхательные упражнения. Во всем же остальном он был человеком вполне достойным.

Аплодисменты стихли, и я услышал стеклянное теньканье заигравшей телинстры и ожившие голоса.

Эллен прислонилась спиной к ограде.

— Слышала, что ты вроде как женился недавно.

— Верно, — признал я, — но вроде как поспешил. Почему они меня отозвали?

— Спроси у своего босса.

— Спрашивал. Он сказал, что меня назначают гидом. Однако я хотел бы выяснить — почему? Настоящую причину. Я думаю об этом, но вопросов не меньше, а больше.

— Откуда мне знать?

— Ты знаешь все.

— Ты меня переоцениваешь, дорогой. Как она из себя?

Я пожал плечами:

— Возможно, что русалка. А что?

Она пожала плечами:

— Обычное любопытство. А как ты говоришь обо мне людям? С кем сравниваешь?

— Когда я говорю о тебе, то не сравниваю.

— Обижаешь. Должна же я быть на кого-то похожа, если я только не уникум.

— Вот именно, ты уникум.

— Тогда почему ты не взял меня с собой прошлый год?

— Потому что ты существо социальное и тебе нужен город. Ты можешь быть счастлива только здесь, в Порту.

— Но я не счастлива здесь, в Порту.

— Здесь, в Порту, ты несчастлива меньше, чем в любом другом месте на этой планете.

— Мы могли бы попробовать, — сказала она и повернулась ко мне спиной, чтобы посмотреть с откоса на огни видимой отсюда части гавани.

— Знаешь, — сказала она, помолчав, — ты настолько уродлив, что это делает тебя привлекательным. Видимо, так.

Я остановился рядом, в паре дюймов от ее плеча.

— Знаешь, — продолжала она, голос ее звучал плоско, опустошенно, — ты ночной кошмар с походкой мужчины.

Я уронил руку, закатившись грудным смехом.

— Знаю, — сказал я. — Приятных снов.

Я повернулся, чтобы уйти, но она поймала меня за рукав:

— Погоди!

Я посмотрел вниз, на ее руку, затем вверх, на ее лицо, затем вниз, на ее руку. Она выпустила рукав.

— Знаешь, я никогда не говорю правду, — сказала она. Затем засмеялась своим коротким ломким смешком. — …И я подумала, что кое-что тебе следует знать об этой поездке. Здесь Дональд Дос Сантос, и я думаю, что он едет.

— Дос Сантос? Странно.

— Сейчас он наверху, в библиотеке, вместе с Джорджем и каким-то большим арабом.

Я посмотрел мимо нее вниз на гавань, где по тускло освещенным улицам двигались тени, похожие на мои мысли, темные и медленные.

— Большой араб? — сказал я спустя какое-то время. — Руки в шрамах? Желтые глаза? По имени Хасан?