Кир Булычев - Старый год

Позвонил Яков Воробышек. Он, в отличие от милиции, не терял времени даром. Отыскал врача, который наблюдал певца, и тот категорически отказался признать, что у пациента СПИД. Видно, и певец и врач боялись огласки, хотя наверняка врач нарушал какие-то правила поведения. Под давлением легонького, но настырного, как комар, Якова Савельича лечащий врач признался, что Веня делал анализы на СПИД в Венгрии и Америке, где был на гастролях. Разумеется, Веня страшно переживал и даже собирался покончить с собой. Его карьера стремительно неслась вверх, и к страху смерти у него примешивалось бешенство от бессилия денег – а денег у Вени было много. Не только от выступлений. С доктором, знающим твои самые страшные тайны, пациенты становятся разговорчивы. Веня нашел способ зарабатывать какие-то колоссальные деньги и делал это с одной исключительно целью – купить себе жизнь. Лечащий врач был настроен к этому скептически. Ведь СПИД в последние годы убил таких людей, как Рок Хадсон, Меркьюри или Нуриев, – а уж их к беднякам не отнесешь. Веня все равно утверждал, что за деньги можно купить все, и чем громче он кричал об этом, тем меньше сам в это верил. Тут наш Воробышек спросил, не был ли певец связан с мафией, с преступным миром. Часто бывает, что мафия любит меценатствовать, а певцам нравится близость к силе, к власти, к преступлению. Чаще всего мафиози отстегивают звездам деньги, спят с ними, но редко допускают до своих дел. Возможно, Веня был связан с мафией, но вряд ли.

А вот в сводке, оставленной полковником Мишей, говорилось иное.

Милиция знала то, что было неведомо корыстному лечащему врачу. Оказывается, Веня Малкин был не одинок. Помимо нескольких жен, которых он подбирал по внешним признакам и выставлял напоказ как часть реквизита, у него был близкий друг, любовник. И притом темная личность с уголовным прошлым и настоящим. Личность эту звали Барбосом (а если нежно, то Барби). Он в юности побывал в борцах вольным и классическим стилем, где познал открытую честную мужскую дружбу и любовь. Веню он любил и берег, был он не только любовником, но и «крышей» певца.

О Пронькине Миша лишь сообщил между прочим, что он близок к Вене, однако в последнее время между ними возникли разногласия, потому что Барбос в сердцах и при свидетелях клялся, что замочит Пронькина, но, видно, Веня его отговорил.

– Значит, остаемся при нашей версии? – спросил Саня. – Малкин рванул в тот мир и захватил с собой Люсю.

– Ты провидец, – сказал я. – А первая версия, как нас учит Агата Кристи, всегда самая неверная. Потому что слишком простая.

– Все гениальное просто, – скромно возразил Саня.

Рабочий день подходил к концу. За окном стало темнеть, и по стеклу поползли прозрачные червяки дождевых капель.

– Что-то Тамара задерживается, – заметила Калерия.

– Она поехала из театра домой, – сказал Саня.

– Она звонила?

– Нет, это моя простая версия.

Добряк пошел пешком – он живет недалеко от института, Калерия подвезла меня, благо крюк невелик, на своей «шестерке».

– Ты позвонишь Тамаре? – спросила она.

– Знаете же, что позвоню.

– Что-то я беспокоюсь, – сказала Калерия.

Как пришел домой, я сразу позвонил Тамаре. Никто не отвечал. За вечер я звонил еще несколько раз. Безрезультатно. Потом телефон был занят, я было обрадовался, но сообразил, что звоню не я один.

В одиннадцать мне позвонила Калерия:

– Ее нет.

– Знаю.

– Надо будет утром с ней серьезно поговорить, – сказала Калерия. – Что за манера такая – не являться домой допоздна!

Калерия себя успокаивала.

– Может, мне поехать туда?

– Поговорить с ночным сторожем?

– Сам не знаю.

– Иди спать.

– А вы?

– Я тоже буду спать... а может, позвоню Мише. Да, сейчас я позвоню Мише, посоветуюсь с ним, а если все в порядке, то пойду спать.

– Пожалуйста, позвоните мне, – попросил я. – Мне неудобно в такое время поднимать вашу семью.

– Моя семья пока спать не собирается.

Прошел еще час.

Калерия позвонила мне сама.

– Конечно, это глупо, но меня мучают предчувствия. Я звонила Мише. Он проверил по сводкам – существа, подобного нашей Тамаре, в больницы или морги не поступало.

– Это еще ничего не значит, – сказал я неуверенно, чтобы успокоить женщину.

– Я за тобой заеду? – спросила Калерия.

– Я буду ждать внизу, – сказал я.

Было больше одиннадцати. Погода совсем испортилась. Темнота была какая-то осенняя. Фонари в моем переулке взяли, видно, перерыв до утра, машина Калерии медленно приближалась по переулку, светя себе фарами, как человек с фонариком в дремучем лесу.

– Садись сзади, – сказала Калерия.

Там уже сидел дядя Миша.

Он устал и был зол. Он хотел спать, а не разыскивать неразумных девушек.

Но власть Калерии над ним, как и над рядом других людей, была столь велика, что Миша делал вид, будто он всегда по ночам разыскивает чужих сотрудниц.

– Я попросила Мишу, – сказала Калерия, выводя машину на более или менее освещенную улицу, – потому что нас с тобой могут не пустить в театр. А мы должны вести себя деликатно.

Самый деликатный способ – взять с собой полковника милиции, хотел сказать я. Но, естественно, не сказал. Мне в институте еще работать и работать.

– Я представляю, где она находится, – сказала Калерия. – За сценой, среди декораций.

– Разумеется, – сдержанно согласился полковник.

– Но с ней что-то могло случиться.

– Могло, – сказал полковник и потом, чтобы поддержать беседу, спросил: – И давно она в театре?

– Днем поехала.

– И что же она там искала?

– Мы точно не знаем.

– А она знала?

– И она не знала! – сказала Калерия.

Она не издевалась над полковником, и тот, видно, понимал это, но не удержался и фыркнул – отчего я понял, что все-таки у Миши есть чувство юмора.

Конечно, в театре был ночной сторож. Конечно, этот сторож крепко спал и, когда полковник дозвонился до него, вышел встрепанный и безумный, как пушкинский мельник. Миша показал ему свои документы и объяснил, разумная душа, что проводится рейд на наличие в нежилых помещениях бомжей и непрописанных вьетнамцев.

Сторож раздвинул космы, скрывающие его физиономию, как у кавказской овчарки, и обнаружил под ними вполне юное лицо.

– За время дежурства, – обратился к нему Миша, – что делали в театре посторонние люди?

– Это кто же посторонние? – спросил сторож лживым голосом.

Полковник сразу сделал стойку.

– А кто был? – спросил полковник. – А вот это мы и проверим. – Миша повернулся к нам: – Шума не поднимать, не разговаривать. Мы находимся на спецоперации.

– Свет зажигать? – спросил сторож.

На стороже была курточка и джинсы, но во время разговора с нами он извлек откуда-то зеленую форменную фуражку со звездочкой и напялил ее.