Кир Булычев - Старый год

Но все, что произошло со мной в квартире Малкина, было кадрами из американского боевика или в крайнем случае из нашего крутого фильма. Ко мне лично это не имело никакого отношения. Это было скорее экзотично, чем страшно. Кроме того, даже в момент стрельбы и смерти мои мысли были заняты другим – как бы меня не обнаружили под роялем, как бы мне успеть заглянуть в открытый сейф и так далее.

Так что можно понять, почему мы с Саней так набросились на Калерию.

– В этом есть связь! – бубнил Добряк. – Ее надо нащупать.

– И нащупывать не надо, – вторил я. – Все ясно.

– Значит, так, – сказала Калерия. – Ты, Гарик, хочешь сказать, что если в том мире время стоит на месте, то там нет и болезней. Но это еще не доказано. Нам надо поговорить на эту тему с Егором.

– Вряд ли он нам скажет что-нибудь еще. Он все рассказал.

– Ну, продолжай, раз ты такой умный.

– Допустим, – сказал я, – что есть некий человек Веня Малкин. По какой-то причине он связан с тем миром – мы же допускаем, что такая связь может существовать...

– Если что-то существует, то это можно использовать в своих интересах, о чем свидетельствует вся история человечества, – сказал Добряк, которому очень хотелось принять участие в научной дискуссии.

– Допустим, – продолжил я, – этот Малкин – их посланец или их агент в нашем мире. У него есть с ними соглашение – он добывает им Люсю Тихонову, а его за это берут в тот мир, где он отсиживается, ожидая, пока на нашей Земле придумают средство от СПИДа.

– Очень уж литературное построение, – сказала Калерия. – Не исключено, что пропавший Малкин уже сидит в Америке, где его лечат в какой-нибудь дорогой клинике.

– А Люся пирует на даче у своего любовника, – продолжил я таким тоном, чтобы всем стало ясно: от своей версии я не откажусь.

– И зачем тогда убивать? – спросил Добряк, которому моя версия нравилась куда больше, чем банальный отъезд в Штаты.

– Я хотела сказать, что Малкин куда-то уехал, без всякой фантастики, – пояснила Калерия.

– Сейчас еще скажете, что и того мира не существует, – совсем обиделся Добряк.

– Пока не скажу. И не перебивай меня. Итак, Малкин уехал в Америку, но оставил в сейфе какие-то деньги и драгоценности. Пронькин, директор его группы, знал об этом и решил воспользоваться деньгами, полагая, что хозяин уже не вернется.

– А кто тогда его убил? – спросил Добряк.

– Вернее всего, третий человек, который тоже знал о драгоценностях Малкина и не хотел, чтобы Пронькин их украл. Это уже дела уголовные. Но в любом случае тот факт, что у Малкина СПИД, второстепенен.

– Может, Люську уже в Лас-Вегасе надо искать, – вздохнул Добряк. – Продадут ее в дом терпимости, и начнется у нее жизнь, полная удовольствий и приключений.

– Саня, что ты несешь! – воскликнула Калерия.

– Он мечтает попасть в публичный дом, – сказал я. – Но не в качестве случайного гостя.

– Все, – остановила нас Калерия. – Пошутили – и прекратили. Сейчас приедет Миша...

Тут позвонила секретарша директора Елена Ивановна, которая вполне могла руководить институтом не хуже любого академика, но была так добра, что распустила бы институт по домам.

– Лерочка, – сказала Елена Ивановна, – тут к тебе приехал полковник в штатском.

– Откуда вы догадались? – удивилась Калерия.

– Лерочка, вы не представляете, какой у меня богатый жизненный опыт по части полковников в штатском, – засмеялась Елена Ивановна. – Они уединились с шефом в кабинете. Вы заглянете?

– Бегу!

Но прежде чем уйти, Калерия предупредила меня:

– С Мишей будь как на духу... исключая наши служебные тайны.

Она оставила меня в растерянности, потому что я не представлял, в чем заключаются наши служебные тайны, о которых не положено знать полковнику Мише. Или дяде Мише, как его называют сотрудники и (за глаза) я, когда мы встречались с ним в прошлом году.

– У него не появилось чувство юмора? – спросил я.

Лера не ответила.

...Полковник Миша допрашивал меня в пустом кабинете кадровика, который вот уже третий месяц, с тех пор как директор решил сам подбирать кадры, в институте использовали для конфиденциальных встреч и выяснения личных отношений.

Мы сидели по обе стороны оставшегося от многих поколений кадровиков расшатанного канцелярского стола. Под стеклом лежал прошлогодний календарь. Справа на тумбе стоял комнатный сейф, слева кренился шкаф, набитый личными делами и протоколами.

Дядя Миша с последней нашей встречи не изменился. У него было скучное, незапоминающееся лицо. Говорил он тихо, вел себя скромно, но обладал той начальственной жилкой, которая заставляет нас, смертных, отвечать на его вопросы.

Поздоровавшись и спросив меня, не женился ли я, он тут же сказал, что все кассеты с допросами Егора он сегодня ночью просмотрел. Значит, первой служебную тайну выдала сама наша начальница. Я еще не начал участвовать в кровавых разборках, а в каком-то отделе МВД некий дядя Миша не спал, как и положено чекисту, и вслушивался в речи Егора Чехонина.

Впрочем, мне было выгодно, что он в курсе наших дел, – по крайней мере, он сможет понять, почему я оказался в чужой квартире. Я не просил оправданий, но хотел, чтобы меня поняли.

Для этого я несколько подробнее, чем следовало, поведал о том, как сидел под роялем, и постарался внести в рассказ элементы юмора. Но полковнику, как я и опасался, мой юмор не нравился. Он откровенно поморщился, но смолчал.

– Почти все ясно, – сказал дядя Миша, когда я закончил рассказ. – Ключи у тебя были?

Я пожал плечами. Зачем мне ключи?

– И в сейфе ты успел покопаться?

– Там были рецепты, которые я отдал Якову Савельичу. Оказалось, что у Малкина СПИД.

– Как же, слышал, – ответил полковник. Словно речь шла о переходе улицы в неположенном месте.

Мы помолчали.

Потом я спросил:

– А как мне быть со свидетельскими показаниями? Ведь я – свидетель двух убийств.

– Наговоришь на пленку, – сказал дядя Миша. – Больше от тебя ничего не потребуется.

Обнаружилось, что не мы одни разыскивали певца Малкина, который должен был улететь на гастроли в Петербург. Оказывается, он отменил гастроли и объявил всем близким, что уезжает в отпуск. Но затем исчез. Начала беспокоиться его предыдущая жена, живущая на даче в Переделкине. У нее были с бывшим мужем какие-то финансовые дела. Она, не найдя его, обратилась в милицию. Милиция, на горе слесаря и Пронькина, которые в ином случае остались бы живы, не стала торопиться. Милиция никогда не торопится, если к ней обращаются бывшие жены.

Позвонил Яков Воробышек. Он, в отличие от милиции, не терял времени даром. Отыскал врача, который наблюдал певца, и тот категорически отказался признать, что у пациента СПИД. Видно, и певец и врач боялись огласки, хотя наверняка врач нарушал какие-то правила поведения. Под давлением легонького, но настырного, как комар, Якова Савельича лечащий врач признался, что Веня делал анализы на СПИД в Венгрии и Америке, где был на гастролях. Разумеется, Веня страшно переживал и даже собирался покончить с собой. Его карьера стремительно неслась вверх, и к страху смерти у него примешивалось бешенство от бессилия денег – а денег у Вени было много. Не только от выступлений. С доктором, знающим твои самые страшные тайны, пациенты становятся разговорчивы. Веня нашел способ зарабатывать какие-то колоссальные деньги и делал это с одной исключительно целью – купить себе жизнь. Лечащий врач был настроен к этому скептически. Ведь СПИД в последние годы убил таких людей, как Рок Хадсон, Меркьюри или Нуриев, – а уж их к беднякам не отнесешь. Веня все равно утверждал, что за деньги можно купить все, и чем громче он кричал об этом, тем меньше сам в это верил. Тут наш Воробышек спросил, не был ли певец связан с мафией, с преступным миром. Часто бывает, что мафия любит меценатствовать, а певцам нравится близость к силе, к власти, к преступлению. Чаще всего мафиози отстегивают звездам деньги, спят с ними, но редко допускают до своих дел. Возможно, Веня был связан с мафией, но вряд ли.