Александр Громов - Запретный мир
– Почему меня? – Шанги, кажется, удивился.
– Потому что слухи ползут из мира в мир через чародеев! Я думала, может быть, ты слышал что-нибудь…
Шанги покачал головой:
– Пока нет. Но если я и узнаю что-нибудь, не рассчитывай узнать через меня. Это последний наш разговор. В следующий раз не открывай Дверь – в лучшем случае ты можешь рассчитывать на то, что в память о бывшем союзе по Договору тебя ткнут копьем не насмерть. Хотя, по правде говоря, и этого я тебе не могу твердо обещать… Да, вот еще что, тоже в память о былом: дам тебе совет. Внуши Растаку, чтобы завалил камнями вашу Дверь. У нас много молодых воинов, которым не терпится прославиться и набрать добычи, а Договор запрещает набеги в иной мир лишь на тех, кто верен Договору. Ты меня поняла?
Юмми молча кивнула. Да и что можно было сказать?
– Тогда прощай. – Шанги в свою очередь поднял руки, перехватывая Дверь. Легко выскользнув из рук Юмми, она растаяла без следа.
Торопясь, Юмми бегом спускалась с седловины Двуглавой. Гнал ужас. Просто чудо, что она ни разу не оступилась. Покатилась бы, оставляя на камнях клочья одежды и кожи, – вот был бы соплеменникам повод для пересудов о новобрачной! И только когда резануло глаз небывалое многолюдство в деревне, она немного успокоилась и уже чинно, достойно проследовала к своей новой землянке – варить еду и ждать пробуждения мужа. Нет, Шанги ошибается или попросту злобствует… Вон сколько людей – кому одолеть такую силищу? Договор Договором, а сила силой. Как повернется дальше, не скажут даже боги, этого не знает и сама Мать-Земля. Пока ясно только одно: у племени Земли больше нет Двери.
Ну и не надо.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 25
Веселая то для дружины пора…
А.К. ТолстойВ самую глухую зимнюю пору иногда наступают такие дни, что даже закоренелый циник и мизантроп выйдет из дому, взглянет на солнышко, подивится на опушившийся серебром лес, помотает башкой в немом восхищении да и простит создателю все пакости жизни. Южный ветер сух и нежен, не обжигает лицо, не швыряет в глаза снежную крупу, а в долину, защищенную от зимней непогоды почитай со всех сторон, проникает лишь слабым дуновением. Низко пригнув лапы елей, что растут за бывшим жилищем бывшего кудесника Скарра, лежат – и не колыхнутся – пласты искристого снега. По другому берегу замерзшего ручья лениво тянутся в небо дымки из-под стрех и словно одеялом накрывают селение. Всюду горят очаги, варится пища. Кажется, что вкусный обед ждет охотников, ушедших с утра в лежащие на восходе безлюдные леса брать облавой лосей, пятнистых косуль, кабанов и всякого зверя, что по воле Земли-Матери принужден служить пищей человеку.
Обед и верно – ждет, да только не охотников…
Вовсю дымит кузница, а на Плавильной горе дымков не видно: не тот ветер, чтобы разжигать печи. Нужно сильное дутье прямо в печное поддувало, иначе медь может и не выплавиться из руды. Понятно, нетрудно приспособить для дутья мехи, вроде тех, что раздувают кузнечный горн, как однажды предлагал поступить Юр-Рик, да только незачем: нехватки в готовой меди нет, и рано или поздно все-таки задует настоящий свирепый ветер с восхода или полуночи. Зато в кузнице дел невпроворот.
Крики, команды, иногда затрещины нерадивым подросткам, приставленным постигать трудную науку. Со скрипом качаются тяжелые мехи – вверх-вниз, – и страшно гудит пламя в особой, из лучших камней сложенной печи. Жар от камней такой, что на десять шагов вокруг стаял снег. Где-то там, внутри, ноздреватая медь размягчается и начинает течь, собираясь в наклонный глиняный поддон к вмазанной в отверстие каменной пробке. Разъемные каменные формы перед заливкой специально греют подле печи, чтобы промерзлый камень не лопнул, приняв в себя огненную медь. Сразу видно, где что отольется: вот тут выйдет заготовка для короткого меча, в соседней форме получатся сразу два боевых топора, а вот малая, но сложная форма с узкими каналами – для наконечников стрел. Примостившийся неподалеку старик камнерез доводит до ума новую форму – в ней на пробу отольется придуманный Юр-Риком особо длинный наконечник к метательному копью.
Рядом печь поменьше, открытая – горн. Остуженную и вынутую из формы отливку снова нагревают и куют, тяжко бухая медными молотами. Удар придает твердость. Металл – как сильный человек, только крепнущий от битья. Некованая медь мягка и пригодна разве что для женских украшений.
Кузнецы зажигают печи еще до света и работают дотемна. Работы много.
Нагулявшаяся за лето скотина в ожидании нескорой весны тощает на соломе в хлевах и кошарах; после первых морозов ее стало едва ли не вдвое меньше. Часть мяса забитых животных засолена, но куда больше мороженых туш спрятано до поры в кладовые, ибо соль дорога, а Морена-Зима всегда студит исправно. Кладовые, набитые в начале зимы до отказа, теперь полупусты: большие охоты стали редкостью, некому бить дичь в лесу, у мужчин-охотников иное занятие. Тоже мужское.
В начале осени большой отряд племени Лося, издавна враждующего с Соболями, вторгся с юго-запада в бывшие владения Пуны, а ныне – общие. Оставленный Растаком заслон принял бой в горном проходе, выиграл полдня времени, затем был обойден по скалам и спешно отступил, избегая окружения. Селение Соболей пришлось оставить врагу. Молодому Риару, заслужившему славу осмотрительного младшего вождя, удалось спасти людей, тут же попрятавшихся в лесах, и морочить противнику голову до подхода основных сил Растака. Лоси бежали, не приняв боя, бросили почти всю добычу, но никто из победителей не был этим удовлетворен. Пострадавшие союзники шептались, что помощь по Договору, как в прежние времена, пришла бы скорее, нежели войско соседей. Сам Растак ощущал набег как пощечину, однако, вопреки настойчивым просьбам озлобленных союзников, не повел войско в земли Лосей ради мести. И правильно сделал: не успели опомниться, как пришлось демонстрировать силу уже Беркутам, чей малый отряд пересек границу, но был замечен и спешно ретировался. Растак понимал: прочность нового союза племен – его союза! – соседи пробуют на зуб. Иначе и не могло быть.
Настораживало другое: на границах с племенами Волка, Вепря и Медведя было подозрительно тихо. Лишь однажды дозорный – совсем еще мальчишка – был найден заколотым почти у самой Дозорной горы, и это значило, что лазутчики западных соседей по-прежнему не оставляют своим вниманием людей Земли. А ведь в такое время, когда хлеб на поле убран и скотина за лето нагуляла вес, только и жди набега!
Никаких набегов, однако, не случилось. Ради подтверждения мира и условий торговли Растак посылал новых, выбранных им старейшин племени к Волкам и Медведям – те не приняли послов, грубо запретив им переступать пограничную черту. Соседи с заката держали себя с людьми одного с ними языка, как с какими-нибудь крысохвостыми – ни войны, ни мира, и это пугало сильнее прямых угроз. А главное, ведь куда-то туда удрал старый безумный колдун Скарр! Он еще доставит неприятностей…
Больше всего Растак жалел, что не приказал своевременно убить упрямца – ради великого дела Мать-Земля простила бы вождю нарушение клятвы…
Весь остаток лета Юр-Рик и Хуккан учили воинов Соболя и Выдры новым приемам боя. Но не летом и не осенью, а лишь в начале зимы, по первому снегу, Растак повел войско в новый поход. На сей раз пришел черед многочисленных детей Лосося, занимающих обширные угодья на восход и полуночь от Выдр, от предгорий до самой Матери Рек. Владея богатыми землями, Лососи, не особо привычные к пахоте и скотоводству, жили почти что одной охотой и рыболовством, издавна торговали лучшей пушниной. Вождь Лососей просчитался, поверив мнимому спокойствию на границах, отпустил большинство охотников на дальние зимние ловли. Союзное войско вторглось в предгорья с двух сторон и почти не встретило сопротивления. Дверь Лососей была уничтожена так же, как Дверь Соболей, чародей убит, селение не тронуто. Побежденные быстро приняли условия победителей, найдя их необычайно щедрыми.
Помня о плосколицых, прочесали и леса на восходе, по первому тонкому льду небольшим отрядом переправились через Мать Рек, но и там вместо орды нашли лишь одно стойбище и, мстя, перебили всех от мала до велика. Лососи уверяли, что основная орда, гоня стада оленей, прошла краем их владений и ушла на полуночь к студеному морю. Тем лучше. Если по-прежнему хотят прорваться на закат – пусть идут через земли убогих народцев, промышляющих охотой на морского зверя. Там и лес не растет, и пояс гор сходит на нет, и гнуса летом куда побольше, чем за Матерью Рек. На пути к тундрам путника ждут непролазные черные леса – ноголомные чащобы, куда и Лососи не отваживаются углубляться иначе как большим охотничьим отрядом. А повернут плосколицые вспять, попытаются вновь пробиться южнее – ныне не отделаются отступлением без преследования, полягут смертью все до единого!
