Анна Белкина - Туристы. О путешествиях во времени.

- Та чтоб ты сгнил, чертяка! - громко ругнулся Грыць, перекричав лязг металлических лап, и тут же нажал на курок, выпустив снаряд.

Он ожидал, что бронебойная пуля пробьёт чёрное стекло и убьёт Колосажателя, остановив "таратайку". Но к его ужасу снаряд только чиркнул по чёрному стеклу, выбил искру, но не оставил на нём ни царапинки!

- Та, хай тоби грэць! - с испугом выдохнул Петро, осознав, что противотанковое ружьё против "чёртовой таратайки" не поможет...

- Петро! - закричал ему Грыць, в страхе обхватив обеими руками бесполезное ружьё. - Що теперь робить??

- Тикай! - скомандовал Петро, чувствуя, как из-за потери крови теряет силы. Собрав последние, он подполз к дырке в крыше и заставил своё тело выпасть наружу.

Грыць хотел выскочить на улицу через чердачное окно, но застыл, как вкопанный: "чёртова таратайка" высится прямо перед его носом и, словно бы прожигает дьявольским взглядом трёх бездушных чёрных "глаз". Грыць поспешил нырнуть на пол, пока его не застрелили, а из-за блестящей кабины быстро выдвинулась непонятная штуковина , которая словно бы раскрылась, тут же превратившись в некое подобие блестящей тарелки с длинным остриём. На конце острия собрался светящийся шарик, а спустя миг ослепительная вспышка резнула по глазам. Грыць зажмурился, опасаясь ослепнуть, и тут же лицо, руки, всё тело ощутило нестерпимый жар, вокруг знялась пламенем солома. Грыць сейчас же бросил огненно-горячее ружьё и проворно выпрыгнул в чердачное окошко. Падая, Грыць видел, как хата утонула в волнах белого "адского" пламени, которое, рассыпая искры, взметнулось чуть ли не до самых небес. От лошади мигом остались одни кости, они тут же рассыпались в прах, крепкая, обитая железом телега развалилась на небольшие куски и исчезла. Грыць упал неудачно, на спину, больно стукнулся о землю, однако тут же перевернулся на живот, попытался зарыться в солому из лошадиных кормушек, но солома горела прямо в руках, а в месте с соломой с дикой болью горели и руки, плечи, лицо...

- Петро, спаси меня!! - невменямо зарыдал Грыць, а слёзы тут же испарялись прямо на обгорающих щеках...

Петро едва успел запрыгнуть в глубокий сырой овраг, а там было нечем дышать - водяной пар облаками летел с мигом высыхающей травы, небольшая лужа на дне оврага закипела, лягушки в ней сварились заживо, а потом - обуглились. Земля расплывалась прямо под руками, превращаясь в какую-то белесую жидкость, боль была настолько сильной, что Петро уже не чувствовал ничего, кроме неё, а в следующую секунду для него всё покрыла тьма...

На месте хаты, огорода, овражка, соседней разрушенной хаты и ещё одной, чудом уцелевшей, за несколько секунд образовалось небольшое озерцо расплавленного стекла, которое постепенно застывало, зеленея. Стены ближних хат оплавились, заставив хаты словно бы "присесть", а дальние хаты с рёвом сгорали. Вода в сельском колодце кипела, словно в гигинатской кастрюле, выплёскивалась за его каменные борта, которые, оплавляясь, тоже превращались в расплавленное стекло.

От деревушки не осталось ничего, кроме зловещего стекла и пламени, а через всё это невозмутимо шагал "брахмаширас". Огонь был ни по чём машине-чудовищу - на её корпусе не оставалось даже копоти.

- Вот так! - сказал сам себе Траурихлиген, довольными глазами глядя на искорёженные, догорающие остатки хат и стеклянные "лужицы" там, где когда-то были чужие огороды. - И какая тут трава? Какие ведьмы? Хы-хы! Мне же нужно было на чём-то снять стресс!

Злобно хохотнув, Траурихлиген нажал на рычаг и повернул свою адскую машину назад, в Еленовские Карьеры, чтобы поставить её обратно в бункер до тех пор, пока не пригодится опять.

Глава 166.

Казнь Сенцова.

Сидя в проклятом холодном подвале, Константин Сенцов уже потерял счёт времени. Ему никто не "подарил" окно, Константин не видел внешний мир, сидел в постоянной темноте и даже не догадывался, сколько времени он просидел. Кормили Константина дёшево и в то же время очень сердито - растворимой вермишелью "Мивина", банальной в две тысячи десятом году, но фантастически нелепой здесь, в сороковых. Константина уже не волновал ни холод, ни крысы. Сенцов думал лишь о Кате, как она там, мучается в соседней камере? Катя никогда не ела "Мивину"... Константин иногда даже сомневался, жива ли она, или уже всё? Сенцов пытался перестукиваться с соседними камерами - молотил в стенку кулаками и миской. Но стенка, кажется, была претолстой - все его попытки молотить отзывались глухим и пустым стуком, который вряд ли бы услышали соседи...

Но внезапно тяжёлая дверь, что отгородила Константина от внешнего мира, заскрежетала и отодвинулась. Сенцов вздрогнул, потому что сквозь освободившийся дверной проём в него хлынул плотный поток яркого света. Константин ожидал, что к нему пожалует Траурихлиген и начнёт мерзко глумиться, уничтожая сарказмом и угрозами... или просто пристрелит. Но - нет, Траурихлигена не было - из потока света вдруг выросли грубые руки, схватили Константина под ослабевшие локти, и сейчас же скрутили толстой верёвкой. Сенцов попытался спросить: "Что выделаете??" но от голода, холода, одиночества и страха смог пробормотать только безликое:

- Ку-ку?

В ответ послышался басовитый хохот, а потом - Сенцова выбросили из камеры в коридор, освещённый светом карманных фонариков. Константин зажмурил глаза - этот свет был слишком ярок для его глаз. Подобно кроту Сенцов привык к кромешной тьме...

- Лё-ос! - прикрикнул грубый голос, и что-то больно пихнуло Сенцова в спину - скорее всего, дуло.

Константин послушно потопал - а что ещё делать? Вырваться он не сможет никогда - он не в той форме, чтобы драться, он связан, да и оружия у них полно, а у него - ёк.

Сенцова заставили подняться вверх по лестнице и выдворили на улицу жёстким толчком. Константин не удержался на ногах, зашатался и упал на колени, закрыв глаза. Он с удовольствием бы вернулся обратно в темноту, однако ему не дали - руки подхватили его под мышки и потащили. Прохладный ветерок сейчас же продул до косточек, вызвав неприятную дрожь. Сенцов содрогнулся и тихо заныл, потому что верёвка больно впивалась в тело и руки.

Глаза немного освоились со светом, и Сенцов смог различить, что тащат его к крытому серому грузовику, утыканному поникшими кленовыми ветками. Вокруг Константина топтались вооружённые солдаты в серо-пятнистом камуфляже и в фашистских касках. Двое из них выглядывали из кузова, готовые схватить Константина и затащить к себе наверх. Они так и поступили: Сенцов был больно схвачен, неприятно подброшен, грубо затащен, и вскоре лежал на дне кузова, носом в сырой и грязный пол. Солдаты над ним возились, елозили сапогами и негромко разговаривали о еде, выпивке и драке. Ни слова о Сенцове, ни слова о Траурихлигене, ни слова о Кате...