Маркоша - Пазл

Он был уверен, что находится именно на звездолете, древнем как эта старушка - планета, но излазив все, изучив каждый винтик и заклепку, он не нашел ни входа в рубку управления, ни каких то приборов, рычагов, а тем более чего-то напоминающего пульт управления самого древнего из кораблей. А то, может, улетел бы?

Хотя, какой с него летчик! Нужно было тогда, перед посадкой в Большой гавани отдать штурвал самолета Баклану, пили бы сейчас "Козела" с креветками да трещали бы с чешскими тётками про большую и чистую любовь. А пиво? Пиво Фунт любил, и само воспоминание о большой холодной, полной кружке с нависающими сверху хлопьями белой пены, доставляло почти физические мучения.

Летчик, матка боска, на хрена я сел за штурвал?! Ощутимый, твердый комок стоял у него в горле. Хотелось есть, пару суток во рту ничего не было, кроме теплой, конденсатной, дисциллированной безвкусной воды, вон из того бачка на переборке. Слава богу, хоть вода была, хотя и текла из емкости так медленно, что казалось, сейчас закончится. После последнего залпа кораблей ковчег сильно накренился, и Фунту, как моряку или канатоходцу, приходилось при передвижениях балансировать. Хотя в ковчеге была жизнь, он чуть заметно вибрировал, где-то, может под палубой или за одной из переборок работали механизмы. Вибрация едва ощущалась, а сиплый и сухой звук напоминал гул турбин.

Там, наверху - на орбите, ужинать не стали. Корабли, больше эсминцев, начали перестраиваться в боевые порядки.

Он сидел нахохлившись, весь потный, липкий и самому себе противный. Помыться или умыться из бачка он боялся, кто знает, сколько воды там осталось? Был бы тут Баклан, вместе хоть бояться не так страшно было бы. Как он там? Фунт от тоски чуть не заплакал. Можно сказать даже, уже готов был пустить слезу, но, как всегда, почти как в книжках, вдруг... Нет, никто не прилетел и не спас его. В переборке открылась небольшая амбразура, оттуда по старинным, ему даже показалось, ручной работы, кривым полозьям, на роликах-колесиках выкатился похожий на старинный арифмометр аппарат, и сразу же застрекотал. Со стрекотом из аппарата начала выползать пожелтевшая от старости бумажная лента, причем двигалась она неравномерно, рывками. Фунту казалось, что подергивающийся и скрипящий механизм сейчас сломается. Аппарат закончил стрекотать. Раздался звуковой сигнал, би-бип, загорелась красная лампочка. Лента отделилась и упала в предназначенный для нее лоток. Снова би-бип и аппарат на своих кривых, ручной работы колесиках, уехал к себе, наверное, подумал Фунт, в музей арифмометров. Амбразура закрылась. Фунт совершенно растеряно смотрел на это действо, не шевелясь, с открытым ртом. Поправил отвисшую челюсть, сделал четыре шага и поднял ленту. Стал читать.

Он нормально читал и говорил по-русски, но было написано по-польски.

У него оставалась почти полная пачка сигарет. Закурил.

Выглядел он просто жалко. - Фунт плакал.

Тихо, без всхлипываний и других звуков. Большие, обильные слезы катились по его небритым щекам. Он плакал и курил, не обращая на слезы внимания. И только когда влага замочила сигарету, он вытер лицо. Затушил о палубу окурок и закурил новую сигарету. Потом еще одну. Потом еще. Закашлялся, от сигарет драло горло, в легких стоял комок. На всякий случай положил сигареты в карман. Вдруг пригодятся?

На пожелтевшей от старости бумажной телеграфной ленте было написано, что он должен надеть скафандр, который, несмотря на всю его кажущуюся старость и ветхость, еще вполне надежен и безопасен. Открыть входной шлюз, опустить с помощью ручного ворота аппарель, взять в том же тамбуре излучатель, который сейчас там стоит, и, отматывая толстенный кабель, перетащить излучатель за скалу, которая все это время его прикрывала. Потом, по отвесу, направить излучатель вертикально вверх. И, выдернув стопорное кольцо, "резко опустить вниз, до щелчка, рубильник", включить излучатель.

Фунт с таким же успехом мог бы умереть и здесь.

Но, в депеше было сказано, что он, мол, может сидеть и тихо ожидать своей участи.

Но, в таком случае не поздоровится и Баклану, который здесь, недалеко.

Он бы ждал. Раньше. Но сейчас не мог. Он раньше мог бросить товарища. Сейчас нет. Очень хотелось жить. Фунт был уверен, что это перетаскивание проклятого реостата последнее, что он делает в своей жизни. Ради собственного спасения он с места не сдвинулся бы! Лучше уж здесь, чем там - под обстрелом сгореть заживо. Его сожгут, скорее всего, на первой сотне метров. С высоты все отлично просматривается, несмотря на горящую поверхность планеты. Да и на кораблях приборов полно. Так что, что, что?

И сам себе - нужно идти! Последний раз перекурил. Вышел в переходной тамбур.

Одел, действительно, очень ветхий, покрытый броневыми пластинками на груди, животе и плечах скафандр. В самых уязвимых, как казалось тем, кто его сделал, местах.

Шея и пах были совсем открытыми, не считая тонкой металло-пластиковой ткани с подобием узорчатой вышивки. Как на рушнике, но серо-зеленой.

И от этой открытости и незащищенности уязвимого для каждого мужика месте, Фунт чувствовал себя не совсем уверенно. Защелкнул все ржавые кнопки и защелки. Когда защелкнул последнюю, внутри скафандра заработала вентиляция.

Опустил забрало гермошлема. Воздух в скафандре был на удивление чистый и свежий. Все его потное тело вентилировалось. Ему даже показалось, что скафандр помыл его. Излучатель пионов-мезонов был похож на самодельный сварочный аппарат, и колеса его также ковались, наверное, в деревенской кузне.

Весь аппарат был до того корявый, что Фунту казалось, что и кузнец его сделавший, был кривым, горбатым, колченогим и одноглазым, как Циклоп, и ковал свое творение кривым молотком на кривой наковальне. - С похмелья! А перед этим, ночью, в пьяной драке, ему выбили его единственный глаз!

Катушка с довольно толстым силовым кабелем была здесь же, в тамбуре. Он рассмотрел излучатель, а вдруг дойдет? Да действительно, был примитивный, дальше некуда отвес,

и сбоку аппарата рубильник со стопором в виде загнутой металлической скобки.

Весь агрегат, включая кабель и катушку, был потертым и изношенным, будто здесь, на этой чертовой планете, каждый день кто-то, как угорелый, носился по горящей поверхности, по лавовым озерам и ущельям с этой проклятой катушкой и чертовым реостатом! Но, стопорная скоба рубильника была свежевыкрашенной. И, показалось Фунту, ее красили не кисточкой, а пальцем. - Ерунда полнейшая. Эх, еще бы покурить! Увидел на грунте у переборки большой кусок белой как мел породы, написал у аппарели при выходе, большими буквами - ФУНТ, вдруг погибнет смертью героя, пусть все знают - он был здесь!