Георгий Бовин - Дети Земли

Разнеженная Галя повернулась на спину, подставляя тело ласковому осеннему теплу. Над ней раскинулось бирюзовое небо. Природа застыла в безмятежном покое. Ещё утро — галька не успела накалиться, и лежать на ней, тепловатой, остро пахнущей йодом, было особенно приятно.

За пляжем в нескольких десятках метров от берега моря поднималась высокая железнодорожная насыпь. За ней стояла почти отвесная пятидесятиметровой высоты стена растрескавшегося мергеля, кое-где покрытая кустами ежевики и держи-дерева.

По стене змеилась узкая пешеходная тропинка, вырубленная в камне. А на верхушке стены лежала огромная сине-изумрудная шапка. Кипарисы, туи, олеандры, пальмы росли возле самого обрыва, венчая его зелёной короной. Небольшой ручеёк, выбегая из расселины горы, прыгал с уступа на уступ, рассеивая мелкие облачка холодных брызг.

Несмотря на ранний час, на пляже много отдыхающих. Среди их бронзовых тел незагорелые Галя и её спутники резко выделяются.

Галя только теперь поняла, как она устала. Три года, полных нервного напряжения, проведённых в герметически закрытой кабине давали себя знать.

Вот они здесь, рядом, её друзья, ближе которых никого нет. Совсем поседевший, покрытый бинтами Игорь Никитич. Осунувшийся, потерявший былую шутливость Константин Степанович. Как всегда, величавая, необычно грустная Ольга Александровна. У Максима в волосах протянулись серебряные нити, и по локоть багровые беспалые руки местами ещё покрыты струпьями.

Даже на чудесном личике Маши в уголках губ пролегли скорбные морщинки.

Один Иван Тимофеевич остался таким же, как и прежде, разве чуть-чуть ссутулился да стал молчаливее. Гале вспомнилось, как он бессменно сидел за штурвалом в те долгие, томительные часы, когда лишённый энергии, беспомощный «Уран» то погружался в атмосферу Земли, то, выбрасываемый за её пределы, снова мчался в безвоздушном пространстве, возвращаясь опять и опять и всё глубже врезаясь в воздух. Эти минуты решали судьбу экспедиции. Выдержка и искусство старого лётчика победили. Они теперь спасены... А бедный Николай Михайлович, милый старый ворчун с душой молодого героя! Ему не довелось вернуться на Землю.

Сотый раз предательская влага заполняет глаза, и горячие капли вперегонки бегут по щекам.

Словно ей надоело лежать на спине, Галя быстро переворачивается на живот. Она хочет сдержаться, но спазмы неудержимо сжимают горло, и она начинает всхлипывать. Мягкая ласковая рука опускается ей на голову и нежно перебирает волосы. Тихий шёпот Ольги Александровны щекочет ухо:

— Дорогая девчурка, надо владеть собой, иначе нервы совсем развинтятся. Мне тоже жаль его от всего сердца, но умереть так, как умер он, дано не всякому. Поверь, он отдал жизнь не за наши слёзы. Мы обязаны набраться сил, чтобы как следует заплатить ему долг. Впереди большая работа...

Галя слушает и понемногу затихает. А Ольга Александровна уже заботливо поддерживает больную руку Игоря Никитича, помогая ему повернуться на другой бок. Набрав в резиновую шапочку воды, она осторожно поливает ему спину, стараясь не замочить бинтов. Игорь Никитич ухает и смеётся: хорошо быть капустой!

Галя знает, какое горе постигло Ольгу Александровну. На второй день после прибытия экспедиции в Москву к ним в гостиницу явился её муж и самым трагическим тоном объяснил, что он, не веря в возвращение «Урана», совершил ужасную ошибку, которую готов немедленно исправить, если...

Ольга Александровна даже не выслушала до конца его сбивчивого объяснения. Как только она поняла, что произошло, сейчас же попросила его удалиться и вышла из гостиной, красивая и гордая.

Юрий Модестович остался в комнате один. Сидя на краешке стула, бессмысленно глядя перед собой, он терзался мыслями об утраченном счастье. Какого дурака он свалял, какого дурака!

Три года назад он решил, что вернуться на Землю корабль не сможет, и, оставшись в одиночестве, стал поглядывать по сторонам.

Вскоре в сфере его наблюдений появилась солистка одного из самых прославленных оперных театров, который гастролировал в городе, где он проживал. Правда, она была далеко не молода, но зато очень известна.

Брак свершился на пятьдесят пятый день после их первой встречи и на исходе четвёртого месяца с момента отлёта «Урана». Задержка произошла из-за того, что их не хотели регистрировать, так как Юрий Модестович не был разведён. Но ведь Ольги Александровны не было на Земле...

И вот Юрий Модестович перекочевал в столицу. Жена устроила его в свой театр, где он преуспевал в течение года с лишним. Как вдруг, к своему крайнему удивлению, он услышал от одного знакомого, что космическая экспедиция вернулась благополучно и что не дальше, как вчера, она была на неофициальном правительственном приёме, на котором руководители государства обнимали участников перелёта, поздравляли их с неслыханной победой.

Юрий Модестович сразу же понял, что тут дело пахнет не работой в столичном театре, а чем-то гораздо большим, и немедля понёсся исправлять свой промах... И вот всё кончено. Поздно... Этого он не ожидал. Самым неотвязным, самым нестерпимым было предположение, что теперь Ольгу Александровну наверняка изберут в академики и она будет получать столько денег, столько денег, что при мысли о них кружилась голова и сохло во рту...

Глядя на Ольгу Александровну, которая всегда самоотверженно ухаживала за всеми, кто нуждался в её милосердном искусстве или материнской ласке, Галя готова была скрипеть зубами и в голос кричать от обиды за эту чудесную женщину, чья большая любовь была разменена на московскую квартиру.

Как она могла любить это насекомое? Как она не видела его убожества, она — достойная самого Игоря Никитича?

Ах, если бы Игорь Никитич сбросил свой невидимый траур, надетый двадцать лет назад, какая бы из них вышла пара!

Но как не существует силы, которая подняла бы из гроба его близких, так нет и такой силы, которая заставила бы его взглянуть на женщину глазами мужчины! Нет и не будет счастья этим людям, созданным друг для друга.

Гале снова захотелось плакать. Пересилив себя, она встала и пошла к воде.

Максим и Маша затеяли купание. Подняв искалеченные руки, Максим вошёл в воду по грудь и окунулся с головой. Маша тут же вытащила его за волосы.

— Осторожней, руки замочишь! — Закричала она сердито.

Максим засмеялся, сверкнув белыми зубами, и окунулся снова.

— Ну, эти совсем готовы! — кивнул в их сторону Сидоренко, обращаясь к Константину Степановичу. — Не забудут пригласить на свадьбу, а?

Старый астроном задумчиво сощурил близорукие глаза на купающихся.