Евгений Прошкин - Слой

Борис достиг перекрестка и, развернувшись, проследовал обратно. Пока он помалкивал, но частыми вздохами давал понять, что иного не ожидал. На третьем круге Константин попросил остановиться.

— Пойду, поторчу немного, — сказал он. — Вдруг они тоже на машине или за углом где-нибудь.

— Ты в это веришь?

— А что мне остается?

Он забрал у Бориса темные очки-капли и, нацепив их на нос, вылез из машины. Борис недовольно побарабанил по рулю. Сзади приближался автобус — ему пришлось тронуться и проехать несколько метров. Как только он затормозил, правая дверь открылась, и рядом с ним уселся крепкий мужчина с недружелюбной физиономией.

Человек был примерно его возраста и телосложения. Борис отметил, что одет он дорого, но слегка неряшливо, хотя это можно было отнести и на своеобразие стиля.

— Вперед, — сквозь зубы велел незнакомец, и Борис неожиданно для себя подчинился. — Здесь, — мужчина показал на стоявшую чуть в глубине аптеку.

Борис растерянно посмотрел на Костю — тот шагал к магазину и ничего не видел. Кричать было стыдно, сопротивляться — страшно, поэтому он шумно проглотил загустевшую слюну и свернул в закуток. Первая посетившая его мысль касалась автомобиля, но даже в волнении он сумел сообразить, что древний чахоточный «форд» угонщика не прельстит. К тому же для ограбления все было слишком сложно и долго. Борис не понимал, чего от него хотят, и от этого боялся еще больше.

Незнакомец вынул ключ зажигания и положил его на приборную панель.

— Федеральная служба безопасности, — представился он, раскрывая красное удостоверение. — Майор Старшов.

Борис скользнул взглядом по каким-то словам и печатям — все было весьма разборчиво, но почему-то пролетело мимо.

— Я ни в чем не виноват, — с неподдельным удивлением признался он.

— Так не бывает, — улыбаясь, но не шутя, возразил майор. — Все мы в чем-то виноваты. Про первородный грех слышали?

— Это юмор, да?

— А что, вам смешно? — спросил майор. — Посмеемся вместе. Вы в курсе, кого и зачем сюда привезли?

Борис потупился. Ему стало невыносимо жарко — носки облепили пальцы, как валенки, а из-под мышек по ребрам покатились крупные капли. Доигрался. Исследовательский пыл, туманивший мозги вот уже несколько месяцев, внезапно схлынул, и мысли приобрели необычайную четкость. Его ждали. За ним следили. Им все известно.

— Мало ли... подвез... — вякнул он. — Я иногда подрабатываю...

— И вместо того, чтобы брать деньги, раздаете пассажирам очки. Когда приедем, — хладнокровно сказал майор, — я вам покажу оперативную съемку. Там много такого, что требует ваших разъяснений.

— Случайно... вышло...

— Не знаю, как там у вас, а у вашего подельника Роговцева случайностей не бывает. Если б не наши сотрудники, к вечеру в новостях показали бы новый труп. До появления здесь вас можно было обвинить только в укрывательстве, теперь же это прямое пособничество. А где пособничество, там и соучастие. Статья у Роговцева тяжелая, там наказание не делится на минимальное и максимальное. Срок там один. А пожизненно на двоих — это все равно пожизненно.

Майор Старшов говорил еще минут пять, пока Бориса, изведавшего несколько стадий отчаяния, не затрясло.

— В общем, положение у вас незавидное, — подьггожил фээсбэшник. — С другой стороны, мы не формалисты и осознаем, что непосредственного участия в убийствах вы не принимали. Съемки свидетельствуют о том, что ваше общение с Роговцевым было не слишком продолжительным...

Борис вышел из оцепенения и часто закивал.

— Кроме того, существуют разного рода смягчающие обстоятельства, — проговорил майор. — Например, содействие следствию.

— Да, да... да, это я готов. Да, я согласен. — Борис затряс головой еще энергичней и с ненавистью посмотрел в зеркало. Константин все стоял у витрины, за которой громоздился огромный муляж сыра. — А вы его до сих пор не... того?

— Сейчас возьмем. С вашей помощью или без — решайте.

— Да, да!

Сейчас Борис не возражал даже против недели или двух в лефортовской камере, только б потом все прояснилось. Он успел представить, с какой страстью сожжет свои еретические записи про трансформацию сознания и многослойность пространства.

— Что делать? — напряженно произнес он.

— Подъехать и позвать его в машину.

Борис завел мотор, включил заднюю скорость и вырулил на дорогу. Пропустив длинный фургон, он пересек улицу и плавно остановился у магазина. Костя раздраженно отмахнулся, но, увидев внутри майора, расплылся в улыбке и побежал к «Форду».

Старшов распахнул дверцу и резво выскочил навстречу. Ожидаемых Борисом наручников и табельного оружия он не достал.

Костя с майором налетели друг на друга и крепко обнялись. Борис поглядывал на них со смешанным чувством облегчения и тревоги. Он был счастлив от того, что его разыграли, что камеры в Лефортове не предвидится, что все, черт возьми, хорошо, но при этом он хотел бы проявить больше выдержки. Перед товарищем Роговцева он предстал отнюдь не в лучшем свете, и это его смущало.

— Знакомьтесь, — сказал Константин. — Борис, специалист по психам. Петр, сотник Ополчения. Он же — «больной Е.».

Петр и Костя устроились на заднем сиденье. Борис протянул Петру руку — тот ее пожал, но с секундной заминкой.

— Изуверский у тебя юмор. Бабушка меня госбезом еще с пеленок стращала.

— Оно и заметно. Будем считать, оправдался. Детские фобии — это святое.

— Как ты нас нашел? — спросил Борис. — Неужели догадался — девятого числа, у девятого дома, в девять часов?..

— Ребят, это вы меня в девять искали. А я здесь с восьми дежурю.

— Тогда не состыкуется, — сказал Борис.

— Кто вовремя приходит, тот может не уйти, — возразил Петр.

— Ты про засаду? Откуда они у нас?

— Но ты-то ведь попал, — не совсем определенно ответил Петр и, наклонившись к Костиному уху, шепнул: — У тебя с собой что-нибудь есть?

Тот откинул полу пиджака и достал финку с зубчатым лезвием.

— Ох и падок ты на эти самурайские штуки. Багажник пустой? Туда положим.

— Бориса? Он не опасен, — возразил Костя.

— Неопасный Борис только что тебя продал.

— Я думал, вы смеетесь. Госбез какой-то...

Петр молча бросил ему свое удостоверение. Константин внимательно прочитал все, что там было написано, и, захлопнув, вернул. Потом опять вынул нож и полюбовался фигурной заточкой.

— Швейцария, — с уважением проронил он.

— Знаешь, Влад, я, кажется, начинаю жалеть, что с тобой связался, — сказал Широков. — Фонд и партия. Разные вещи. Мы переходим границу. Раньше были только деньги, теперь...

— Теперь большие деньги, Михал Михалыч, — вставил Нуркин. — Мы же в политику не лезем, и все это понимают. Просто урожаи на нашем огородике будут обильней. А чужого огородика нам не надо.