Роберт Уилсон - Спин

— Да.

— Тот, маленький, весь в морщинах, черный…

— Да.

— Лекарство, которое заставило вас страдать.

— Я надеюсь, что от него мне станет, в конечном счете, лучше.

— Как и в случае Дианы, по ее словам. Это очень интересно. Возможно ли взросление после взросления? Как вы себя чувствуете?

— Похвастаться нечем.

— Что ж, процесс еще не завершен.

— Да, процесс еще не завершен.

— И вам следует соблюдать покой. Может быть, вам что-то нужно?

— У меня там бумаги… блокноты…

— В багаже? Я принесу. Вы не только врач, но и писатель?

— Ну… как бы отчасти. Привык излагать кое-какие мысли на бумаге.

— Может быть, когда вам станет лучше, поделитесь какими-нибудь из своих мыслей со мной?

— Конечно. Буду рад.

Она поднялась с колен.

— Особенно о маленьком черном человечке. О пришельце с Марса.

Последующие дни прошли в чередовании периодов сна и бодрствования, неожиданных для меня ночах и пугающих внезапностью днях. Я пытался определить время по заунывным призывам муэдзина, по звукам дорожного движения, по мискам с рисом и яйцам со специями, регулярно доставляемых ибу Иной, по омовениям, производившимся из тазика с помощью губки. Мы о чем-то разговаривали, но беседы эти проскальзывали сквозь мою память, как песок сквозь сито, хотя по выражению лица Ины я понимал, что повторяюсь или путаюсь. Свет и тьма, свет и тьма, а потом, так же нежданно — Диана и Ина возле моего ложа, обе глядят на меня одинаково мрачными взглядами.

— Очнулся, — сказала Ина. — Прошу прощения, мне нужно идти.

И я остался наедине с Дианой.

Она в белой блузе, белом платке на темных волосах, просторных синих шароварах. С первого взгляда — эмансипированная мусульманка из центра, из Паданга, но с таким ростом и такой бледной кожей… Кого она обманет?

Ее голубые глаза широко открыты.

— Тайлер, Тайлер…

— Что, хорош?

Она погладила меня по макушке.

— Ничего, ничего…

— Да я и не жалуюсь.

— Еще неделька, другая — и все. А пока…

Что ж говорить-то… А то я не знаю… Средство впитывается в мышечную ткань, в нервные волокна…

— Зато ты в надежном месте. У нас все есть. Антиспазмодики, анальгетики… Ина знает толк в медицине. — Диана печально улыбнулась. — К сожалению, не все так гладко, как мы надеялись.

Мы надеялись, что удастся остаться незамеченными. Любой из портов Арки очень неплох для нежелающего бросаться в глаза американца с деньгами. Паданг мы выбрали не только из-за удобства (Суматра — ближайшая к Арке масса суши), но и из-за скоростных темпов его экономического роста и из-за того, что недавние дрязги в Джакарте, вызванные правлением новых реформазов, фактически вырвали Паданг из-под контроля центрального правительства. Я мог отстрадать, сколько положено, в каком-нибудь незаметном отеле, и после этого, по завершении лечения, мы могли бы купить проезд туда, где безопаснее. Так мы предполагали.

Мы не учли мстительности администрации Чейкина и ее решимости сделать из нас своего рода образцово-показательных козлов отпущения. Как из-за тайн, которые мы скрывали, так и из-за уже разглашенных нами секретов.

— Похоже, что я неосторожно высунула нос там, где не следовало, — сказала мне Диана. — Я договорилась с двумя группами рантау, но обе сделки расстроились. Люди вдруг перестали меня замечать, не хотели иметь со мной дела. Ясно было, что я привлекаю слишком много внимания. Консульство, новые реформазы, местная полиция получили о нас информацию. Не вполне точную, однако достаточно опасную.

— Потому ты и сказала этим людям, кто мы.

— Я сказала, потому что они сами это заподозрили. Если не ибу Ина, то Джала, ее бывший муж, наверняка. Простачком его не назовешь. Он управляет довольно-таки солидной судовой экспедиторской фирмой. Через его склады проходит немалая часть транзитного цемента и пальмового масла, отправляемого через Телук-Байюр. Сделки с рантау гаданг дают меньше дохода, но зато не облагаются налогами, и суда, доставляющие эмигрантов, обратно пустыми не уходят, завозят крупный и мелкий рогатый скот для черного рынка.

— Почему бы ему не продать нас ныо-реформа-зам?

— Потому что мы платим лучше. И с нами меньше сложностей, пока нас не изловили.

— Ина это одобряет?

— Одобряет что? Рантау гаданг! У нее двое сыновей и дочь в новом мире. Джалу? Она полагает, что ему до некоторой степени можно доверять. Если его купили, он не стремится перепродаться. Нас? Нас она считает почти святыми.

— Из-за Ван Нго Вена? Тебе повезло найти ее.

— Везением не ограничилось.

— Все равно надо поскорее улетучиться.

— Как только тебе станет лучше… Джала и судно наметил. «Кейптаун-мару». Потому я и мотаюсь между Падангом и твоей клиникой. Еще надо платить и платить, много кому.

Мы быстро превращались из иностранцев с деньгами в иностранцев, у которых когда-то были деньги.

— Все равно, я бы хотел… — я замолчал.

— Что? — Она устало провела пальцем но моему лбу.

— Не спать в одиночку.

Она усмехнулась и положила руку на мою костлявую грудь. На прикрытые кожей ребра. На безобразную изжеванную кожу. Нет, не Антиной.

— Слишком жарко сейчас для объятий.

— Жарко? — Меня знобило.

— Бедный Тайлер…

Я хотел сказать ей, чтобы она соблюдала осторожность. Но глаза сами закрылись, а когда я открыл их, она уже ушла.

Кризис еще, разумеется, не наступил, но в течение нескольких последующих дней я чувствовал себя много лучше. Диана называла это оком циклона. Казалось, марсианское средство и мой организм заключили перемирие, чтобы лучше подготовиться к решающей баталии. Я попытался это время как-то использовать. Съедал все, что мне приносила Ина, вышагивал по комнатке, тренировал ослабевшие мышцы ног. Сильному, здоровому человеку эта каморка показалась бы тюремной камерой; мне же она даже нравилась, дышала уютом. Я сложил в углу чемоданы и использовал их в качестве письменного стола, сидя на свернутой в рулон камышовой циновке. Высокое окно захватывало клин солнечного света.

Это же окошко дважды продемонстрировало мне физиономию мальчишки школьного возраста. Я сообщил о явлении Ине, она кивнула, вышла и через несколько минут вернулась с этим мальчишкой.

— Эн, — сказала она, втолкнув — чуть ли не швырнув — своего пленника сквозь дверную завесу. — Эн учится в школе, ему десять лет. Умный мальчик, сообразительный. Хочет стать врачом, когда вырастет. Сын моего племянника. К несчастью, любопытство у него часто вытесняет благоразумие. Он подтащил под окно корзину для мусора и залез на нее, чтобы подсмотреть, кого я тут прячу. Безобразие. Эн, извинись перед моим гостем.