Эрнст Бутин - Лицом к лицу

– Только сегодня роман закончил. Поставил последнюю точку, – Юрий Иванович, все еще всхлипывая от смеха, вытер кулаком глаза. – А ты кто? Доктор наук? Профессор?

– Ага, – равнодушно подтвердил приятель.

– Ну! – обрадовался Юрий Иванович. Сел на кровати. – Молодец. И в какой же области?

– Закончил физтех, работал в институте высоких энергий, – Владька снял очки. Сморщившись, сдавил большим и указательным пальцами переносицу. – Сейчас работаю над темой: пространство – время.

– Понимаю, понимаю. Эйнштейн, искривление пространства, е равняется эм цэ квадрат, – Юрий Иванович, раздвинув ноги, уперся ладонями в колени. Опустил голову. – Я всегда считал, что ты далеко пойдешь. Тебя еще в младших классах звали «профессором»… – он вспомнил того, давнишнего, Владьку: тоненького, сутуловатого, большелобого. Правда, никакой вундеркиндовской анемичности в нем не было, первым озорником и выдумщиком признавали будущего доктора наук пацаны.

– Не говори ерунды, – перебил приятель. – Самый способный среди нас был ты,- – без лести, буднично добавил он. Надел очки. – Я жене своей все уши прожужжал про тебя. И вот видишь, прав – пи-са-тель! – Поднял указательный палец, прислушиваясь с уважением к этому слову.

– Давай не будем играть в «кукушка хвалит петуха», – оборвал Юрий Иванович. Поплевал на окурок, швырнул его в ящик из-под рукописей. Встал, надел свой единственный, кожаный, пиджак. – Пойдем, посидим где-нибудь, поболтаем. Я тут… гонорар получил, – отвернулся, достал деньги, прикинул, можно ли рассчитывать на ресторан, чтобы и на билет в Крым хватило, или придется приглашать приятеля в пивнушку. – В моей берлоге свежему человеку тяжко, – покосился на гостя, поджал обиженно губы. – Чего рассматриваешь? Изменился?

Владька добродушно глядел на него. Пошевелил неопределенно пальцами в воздухе.

– Есть маленько: живот, лысина, борода. И вообще…

– Зато ты, вижу, спортсмен-олимпиец. Здоровый дух в здоровом теле, – беззлобно проворчал Юрий Иванович.

– Держу форму; гимнастика, бассейн, лыжи… – начал было не без гордости гость, но хозяин насмешливо фыркнул.

– Образцово-показательный, значит? Ну-ну, – он язвительно глянул на приятеля, заметил, что тот обиделся. Улыбнулся виновато, с деланной скорбью. – А я вот, как видишь, подизносился. Почки пошаливают, печень барахлит, мотор вразнос пошел… Потопали? – Сунул деньги в карман: Владька, вроде, не кутила, не выпивоха, значит, можно обойтись бутылочкой в кафе. – Обмоем где-нибудь встречу.

– Обмоем, конечно. Но в другой раз. Извини, я на машине, – приятель развел руки и вдруг, радостно хлопнув в ладоши, вскрикнул: – Слушай, есть отличная идея! Ты действительно не занят, действительно закончил работу, действительно сейчас свободен?

– Как горный орел, – Юрий Иванович потянулся, выкинул в стороны крепко сжатые кулаки. – Наконец-то отдохну от такой жизни! – Задрал бороду к потолку, зажмурился. – Сегодня или завтра уезжаю к морю.

– Может, подождешь с морем? – весело попросил приятель. – Отложи, а? Хочешь, через недельку вместе махнем, я отпуск возьму. А сейчас давай отправимся-ка в Староновск.

– В Староновск? – Юрий Иванович приоткрыл один глаз, медленно опустил руки. – С чего бы вдруг?

– Да не вдруг, не вдруг, – торопливо принялся объяснять Владька. – Я там часто бываю. У нас в Староновске база – не база, нечто вроде лаборатории. Аномалия в нашем городишке оказалась уникальная… Ну, это сложно и долго объяснять. Говори – едешь?

– Вообще-то заманчиво, – неуверенно заулыбался Юрий Иванович. Тоска, сжимавшая два дня сердце, поослабла с приходом одноклассника, а после приглашения на родину и вовсе, кажется, исчезла. – А что? Можно, – он задумчиво смотрел в окно. – Время для меня цены теперь не имеет. Неделей раньше – неделей позже…

– Вот и отлично! – Владька сорвался с табуретки, запетлял по комнате. – Ты после школы хоть раз был в Староновске?.. Вот видишь. Это же свинство! – Он с силой опустился на кровать, подскочил разок-другой на пружинах. – Я еще вчера хотел уехать, но вдруг, не знаю, с чего, вспомнил тебя. И так мне паршиво стало, не поверишь. Да что же это такое, думаю, в детстве чуть ли не друзьями были, живем в одном городе и не видимся… Да не бери ты ничего, – взмолился, увидев, что Юрий Иванович сдернул с гвоздя серое вафельное полотенце, – у меня все есть!

Юрий Иванович с сомнением рассматривал полотенце. Скомкал его, швырнул в угол.

Подошёл к столу, отыскал в ящике клочок бумаги. Не слушая одноклассника, написал, сосредоточенно сдвинув брови: «Ольга Никитична! Я уехал. Спасибо Вам за все. Оставляю плату за комнату. И еще немного. Может, хватит, пока жильца найдете. Вещами моими (пальто, шапка, свитер и пр.) распоряжайтесь, как хотите. Не поминайте лихом, простите, если что было не так. Юр. Ив.». Задумавшись, нарисовал жирную точку. Очнулся, вынул деньги. Отсчитал три десятки. Поразмышлял. Добавил еще одну и положил их под записку.

– Так, кажется, все.

Владька бодро вскочил, одернул пиджак, повел плечами.

– Идем, – Юрий Иванович подтолкнул его в спину.

Вышел вслед за гостем. Но в дверях, зная, что все кончено, что впереди – Черное море, что возврата нет, еще раз оглянулся и увидел вдруг комнатенку свежими глазами, глазами человека, не замороченного бреднями, глазами Владьки, например, и поразился, похолодел от стыда за нищету и убожество своего жилья, покраснел от вида грязи, пыли, запущенности этой ночлежки, в которой хозяйка первые дни пыталась наводить порядок, но была напугана резким заявлением жильца не вмешиваться в его дела, и отступилась. Лицо Юрия Ивановича болезненно сморщилось, отчего, мясистое, опухшее, стало плаксивым.

– Ну и хлев, – прошептал Юрий Иванович и, неожиданно для себя, плюнул в сторону письменного стола.

Развернулся, быстро вышел из дома.

На крыльце он с вызовом взглянул на приятеля, ожидая найти на лице профессора сочувствие, сострадание, но тот улыбался безмятежно и счастливо, не было ни самодовольства, ни жалости к неудачнику. Юрий Иванович запер дверь и, подбрасывая ключ на ладони, спустился по ступенькам. Владька, опережая, шмыгнул мимо, зашагал молодцевато к калитке, сквозь редкие корявые колья которой синели «Жигули». Юрий Иванович остановился, обернулся, обвел цепким прощальным взглядом огород с правильными рядами невысокой сочно-зеленой ботвы, избушку, тяжело и кособоко присевшую на угол. Посмотрел на маленькое черное окно своей комнаты и, широко размахнувшись, запулил ключ в заросли малины, приютившейся около забора.

2.

– Завидую все-таки вам, литераторам, художникам, – без всякой зависти сказал Владька. – Мы, простые смертные, проживаем одну жизнь, вы – десятки. Мы вскрываем в природе уже существующее, имеющееся как факт, как данность, вы создаете новое и оригинальное. Не открой Ньютон закон тяготения, его открыл бы кто-нибудь другой, тот же Гук, не выведи Эйнштейн теорию относительности, ее вывел бы со временем ну хотя бы Фридман или кто-то еще. А не напиши ты, Бодров, роман, его никто не напишет. Вот в чем вся штука. Напишут хуже или лучше, но не этот. Твоего, бодровского, никогда не будет, и это самое поразительное. В вас, писателях, целый мир, неисследованный, непознанный, пока вы сами не захотите его показать…