Геннадий Прашкевич - Малый из яйца

Сказкин (недовольно): Да знаю, знаю! Читал я эти ваши книжки! Про то как один человек попал в прошлое и там нечаянно раздавил бабочку. А от этого в далеком будущем, откуда он прибыл, все подурнели и умом тронулись. Я когда корешу в камере про это рассказал, он стал смеяться. Я бы, говорит, на твоем месте вырубил дубинку покруче и всех отделал до полусмерти. Пусть бы, говорит, в наши дни менты покрылись бородавками. Вся камера смеялась. Ты, говорит, вернулся бы, а кругом одни уроды. Да, в сущности, так и есть. (Вздыхает.) Вернулся, а мне три года! Разве не уроды?

НК: А Хам?

Сказкин: А он чего? Он меня мучил. Корми его! Чуть присяду, рогом толкает. Хожу в синяках. Залезу на уступ, но и там какой покой? В лесу трехпалый бесится. Хаму рыжий свитер по душе, а этот сразу в истерику. Я только бугра уважал. Он совсем допотопный. Старичок. Местами плешивый, местами во мхах и в плесени, на спине пара кустиков выросла, как на каске у спецназовца. Лежит мордой к каменной стене. Доползет до стены, вот, думаю, и воля Хаму. Даже вешки стал выставлять по ночам. Ползи, дескать, по вешкам. Вкусные. Даже трехпалый вешками заинтересовался. Проснется, нога хромая, обмаранный. Сразу бежит к бугру, выставлены ли перед ним вешки? Чувствует, что это не сам бугор. Сидит, петрушит, бабочки летят на вонючее дыхание. По моим подсчетам месяца за полтора бугор должен был упереться в каменную стену. Так что, не мог я бросить дитя в ловушке. По скалам лазать не умеет, погибнет с голоду. Или пожрет его терпеливый подводный глаз. Сам то Хам об этом не задумывался. Ночью чуть не затоптал меня. Пришлось извести тюбик крапп-лака. Крупно вывел на лбу – Хам. Даже в темноте видно, с кем имеешь дело.

Конечно, с вешками я трудился по холодку.

Здесь главное было не прозевать восход Солнца.

Не знаю, как мамаша Хама отложила яйца в моем убежище, но я как бы даже и отдыхал в нем. Начальства нет, грибов много. Конечно, медлительность бугра раздражала, но такой у него оказался характер. То спит неделю, то жрет пять дней. Твари, похожие на цыплят, как выскочат вдруг стаей из кустов, как дернут по нему, обгадят, исцарапают, а он только моргает. Был случай, когда ночью, обливаясь потом, задыхаясь в угарном воздухе, я перетащил такого цыпленка, задавленного трехпалым, под хвост бугру. Думаю, полезет утром трехпалый под хвост за своей добычей, а бугру это не понравится, даст хвостом в ухо.

Парусный все испортил.

Обычно засыпал на открытом месте, понимал, что все равно на Солнце разогреется первым, а тут забурился в рощу и уснул в густой тени под шерстистыми деревьями. Трехпалый очнулся, оперся на хвост, как ужасная чугунная птица. Лоб плоский. Над вонючей головой облако бабочек. Хмурится, смотрит, как тот, который с парусом, пытается спросонья пройти сквозь толстенное дерево. А оно хоть и гнется, но не уступает. Трехпалый даже челюсть откинул от такой сцены. Еле они там разошлись.

Я думал, увидят они под хвостом бугра тушу растерзанного цыпленка (возможно, Struthiomimus? – Г.П.) и подерутся. Но трехпалый заметил на каменной стене рыжий свитер, и тремя прыжками оказался рядом. Посыпались камни, поплыл песок со стены. «Смотри, Хам, – сказал я, – как твоего отца обижают. Пусть не родной, но отец все-таки. Не тот отец, кто родил, – напоминаю Хаму, – а тот, который вырастил.»

Думал, струхнет.

Но нет, принял Хам боевую позу.

Морда вниз, рога вверх. Шипы торчат, как костяной воротник. Я сразу вспомнил, как в прошлом году в селе Бубенчиково погиб поросенок. На лето я всегда беру поросенка. Девчонкам радость, а я приезжаю – мясо. За поросенком смотрит тетка, а с нею Никисор. Племяш ученым не вырос, работает в магазине. Тут подать, там перетащить. В сентябре поросенок достиг трех месяцев. Считай, возраст Хама. Ну, пошел на речку. Никисор мне потом рассказал, что сперва поросенок ходил вместе с другими, а потом отбился от стада. Всегда был мечтателем, а на той стороне реки всего в двадцати метрах – молодой овес. Аппетитный, сказал Никисор. Поросенок хотел переплыть речку, но на берегу механизаторы возились, он побоялся, что поддадут ему. Но когда механизаторы ушли, а Никисор беспечно уснул в теплой траве, поросенок решился и поплыл. Очень хотел овса. Аппетитный. А течение там быстрое, снесло дурачка. Ну и плыл бы себе хоть до села Чугуева, вылез бы где-то на бережку. Так ведь упрям, как Хам. Ломится против течения, стадо оказать действенную помощь не может, Никисор спит. Изнемог поросенок, покорился участи и утонул. Я Никисору долго не мог этого простить. И теперь тоже оттянул грибом Хама: «Ты это оставь! На старших бросаться!» А он радостно зачавкал. Нравилось ему, когда я его грибом по морде.

И обрушился ливень.

А потом шквальный ветер. Понесло гарью.

НК: Серп Иванович, вы догадывались, куда попали?

Сказкин: Да я же говорю, в Сухуми. И следователю честно сказал. Я там бывал когда-то. Зелень кругом, где такое увидишь?

НК: Но как же так? Из Института прямо в Сухуми!

Сказкин: А чего такого? Угланов прямо из Института ездил в Японию. Самолетом. Рассказывал, у японцев маленькие отпуска. Но я так думаю, что им больших и не надо, с их ростом-то, верно? А у меня было что пожрать, и Хам под боком. Меня только трехпалый злил. Он нервный оказался. Гора мышц, а нервы ни к черту. Как заметит на стене рыжий свитер, так кидается. А у нас тесно. Хам подрос. Ему гулять бы, а куда? В реку не сунешься, там глаз. Терпеливый, настроился. Вот Хам встанет носом к ветерку и сосет ветер. Хочется ему в лес. Я для него ростом не вышел. Стал стесняться меня. Папаша недоносок, чего хорошего? Беспокоился, что запорет меня рогом по случайности. Но он меня уважал. Его бы в Бубенчиково к моим девчонкам – к Надьке и к Таньке. И про книжки мне больше ничего не говорите. Я твердо решил, что выведу Хама на волю. Пусть даже покалечим кого-то по пути, раздавим пару бабочек или лягушку, это дело второе. Дубинкой по черепу или рогом в бок, не стой на пути! Если в будущем кто-то превратится в жукоглазого, значит, так и надо. Я бы, например, весь Первый отдел держал в коробочках. А то умные. В Бубенчикове жил мужик. Телом как обезьяна, но тоже умный, как не знаю кто. Вот его убили первым по пьянке. С умным чего чикаться? Я это Хаму постоянно твердил. Он к концу нашего пребывания на реке уже не мальчиком был. Вырос чуть ли не со слона, только крепче. Рога, костяной воротник, броня. Ласкаясь, прижмет к скале и клюв на плечо положит. Я посинею, тогда отпустит. Дважды чуть не передержал. Уважение.

НК: А вы слышали о гигантизме?