Роберт Хайнлайн - Крысолов

Два техника напрасно волновались о безопасности детей. Где-то далеко в глубине территории их страны доктор Грут, развалившись в кресле, наблюдал за прибытием одной из партий детей.

Легкая, теплая улыбка смягчала его уродливое лицо. Возможно, она была вызвана звуками неземной музыки, а возможно — видом такого большого количества счастливых детей. Премьер-министр стоял рядом, слишком взволнованный, чтобы сидеть.

Грут поманил пальцем пожилую светловолосую женщину в белой униформе старшей медсестры.

— Подойдите сюда, Элда.

— Да, доктор.

— Вы сами должны следить за музыкой. Уменьшите громкость до минимума, только чтобы они вели себя тихо и не плакали. Отправьте их вечером спать. И завтра никакой музыки — я имею в виду этот сорт музыки — без крайней необходимости. Им вредно быть счастливыми, как ангелы, слишком долго. Они должны оставаться мужчинами и женщинами.

— Я поняла, доктор.

— Тогда проследите, чтобы это поняли все!

Он повернулся к премьер-министру, который задумчиво теребил себя за губу и выглядел рассеянным.

— Что вас беспокоит, друг мой?

— Что ж — вы уверены, что этим детям ничего не повредило?

— А разве вы сами не видите? — Грут махнул рукой в сторону играющих детей, сбившихся в небольшие стайки на приготовленных для них местах.

— Да, но предположим, что две ваших приемных станции будут настроены одинаково. Что тогда случится с детьми?

Грут улыбнулся.

— Вы путаете мою машину с радио. Наверное, это моя ошибка. Я ведь назвал её масс-передатчиком, когда о ней рассказывал. Но это нечто иное. Это… как у вас с математикой?

Премьер-министр изобразил на лице гримасу.

— Очень хорошо. В таком случае я не смогу ответить вам должным образом, — продолжал Грут, — Но я могу сказать вам вот что: эти дети не были переданы, как радиоволны. Они просто прошли через дверь. Как если бы я взял вон ту дверь, — он указал на дверь в конце зала, — и повернул это здание так, чтобы она совпала с этой дверью. — Он указал на другую дверь в противоположном конце зала, — Я немного подхимичил — о, только самую малость! — с мировыми линиями, и соединил одну часть пространства с другой. С той, с которой она обычно не была в контакте, — Он указал на масс-приемник, установленный в комнате. — Это — один из концов булавки, которой я сцепил пространство. Вы понимаете?

— Не до конца.

Грут кивнул.

— Иного я от вас и не ожидал. На самом деле я ничего не объяснял. Без языка тензорного исчисления это невозможно объяснить; я мог предложить вам только аллегорию.

Подбежал санитар и вручил Груту ленту сообщений. Грут проглядел их.

— Ещё две станции, и защитный экран будет готов. Вы задавались вопросом, как он работает?

Государственный деятель признал это.

— Это — то же самое, но в то же время нечто иное, — сказал Грут. — На сей раз мы запираем дверь, очень мягко. Мировые линии слегка изгибаются, и масса по ним не проходит. Да тьфу на них! Это всё баловство, примитивные устройства, они кажутся сложными только дилетанту. А вот музыка — это совсем другое дело. Здесь мы прямо вмешиваемся в полномочия небес, вот почему я столь осторожен с ней.

Премьер-министр был удивлён и признался в этом. Он был впечатлён техническими чудесами, а использование музыки он расценил как безвредную причуду доктора.

— О, нет, — сказал Грут. — Нет. В самом деле, нет. Вы когда-нибудь задумывались о музыке? Почему — музыка? Что это? Вы можете дать ей определение?

— Ну, мм… музыка — это некоторое ритмичное расположение звуков, которые производят эмоциональный отклик…

Грут поднял руку.

— Да, но каково это расположение? И какие эмоции? И почему? Можете не отвечать. Я уже проанализировал этот вопрос. И теперь у меня в руках тайна лютни Орфея и волшебство Пестрого Дудочника.

Он понизил голос.

— И это — очень серьёзные материи, друг мой, опасные материи. Все прочие игрушки я отдам властям, но эту тайну я буду хранить в себе — и попытаюсь поскорее её забыть.

Снова подскочил санитар и вручил ему другое сообщение. Грут взглянул на него и передал премьер-министру.

— Время, — сказал он. — Теперь они все у нас. Мы включаем защитный экран.

Спустя несколько минут тысячи треног, равномерно распределенных по четыремстам семидесяти милям линии фронта, были соединены в цепь. В Генеральный штаб были переданы телефонные сообщения, щёлкнули два выключателя, и неосязаемый мерцающий экран разделил противостоящие армии.

Война была закончена де-факто.

ОТ КОГО: ПРЕМЬЕР-МИНИСТР

КОМУ: КАНЦЛЕРУ

ЧЕРЕЗ: НЕЗАВИСИМЫЙ ПОСРЕДНИК

ВАШЕ ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВО, ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО БЛАГОДАРЯ НАШЕМУ ЗАЩИТНОМУ ЭКРАНУ ВОЕННЫЕ ДЕЙСТВИЯ ПРЕКРАТИЛИСЬ. МЫ ДЕРЖИМ ЗАЛОЖНИКАМИ ТРИСТА ПЯТЬДЕСЯТ СЕМЬ ТЫСЯЧ ДВЕНАДЦАТЬ ВАШИХ ДЕТЕЙ. ПОЖАЛУЙСТА, ВЫШЛИТЕ НАБЛЮДАТЕЛЯ ПОД БЕЛЫМ ФЛАГОМ, ЧТОБЫ ОН МОГ УБЕДИТЬСЯ В ИХ БЛАГОПОЛУЧИИ. МЫ ГОТОВЫ ПОДДЕРЖИВАТЬ СТАТУС-КВО НЕОПРЕДЕЛЕННО ДОЛГОЕ ВРЕМЯ. МЫ ГОТОВЫ СНЕСТИСЬ С ВАМИ ДЛЯ ОБСУЖДЕНИЯ ДВУСТОРОННЕГО МИРНОГО СОГЛАШЕНИЯ, КОТОРОЕ ЗАВЕРШИТ ДЕ-ФАКТО СУЩЕСТВУЮЩЕЕ ПЕРЕМИРИЕ.

На одиннадцатый день мирной конференции канцлер запросил резюме по согласованным пунктам. Главный клерк исполнил его указание:

— «Первое положение: согласовано, что отныне две подписавшиеся нации являются единой нацией. Зависимые положения…» — забубнил клерк.

Объединительная сессия парламента завершилась, на очереди были перепись и конституционный договор. Нужно было объединять валюты и т. д., и т. п.

По соглашению военные сироты с обеих сторон должны были воспитываться на территории бывшего врага. Кроме того, нужно было обеспечить субсидии для поощрения браков, которые смешают кровь жителей двух стран.

Армии должны были демобилизоваться, а корпус технических экспертов обучен пользоваться новым оборонительным вооружением, разработанным доктором Грутом.

Сам доктор Грут сидел, развалясь в кресле, в центре выставленных подковой столов. Когда клерк закончил, премьер-министр и канцлер посмотрели на Грута.

— Хорошо, — сказал он раздраженно, когда пауза затянулась, — давайте подпишем это и разойдемся по домам. Всё остальное — обычная рутина.

— А вы осознаете, — заметил канцлер, — что новая нация, которую мы создаём, должна иметь главу, административное руководство?

— К чему вы ведете?

— Я не могу быть таким руководителем, и это не может быть, — он поклонился премьер-министру, — мой благородный друг.