Роберт Хайнлайн - Крысолов

— Боюсь, что ни одна из сторон.

— Я так не думаю. — Премьер снова взял свои перчатки. — Будем реалистами, доктор. Я сделаю всё, что могу, чтобы защитить вас от результатов вашего же решения, но политическая необходимость может… форсировать события. Думаю, в этом случае вы меня поймете.

— Подождите! — Грут вновь его остановил. — Я отказался помочь вам выиграть эту войну. Предположим, что я обязуюсь не дать вам ее проиграть?

— Но это — то же самое! — взорвался фельдмаршал.

Премьер-министр только приподнял брови.

Грут продолжал:

— Я не стану помогать вам воевать. Но если хотите, я покажу вам, как прекратить эту войну без победы какой-либо из сторон, если… — он делал паузу, — …если вы согласитесь на мой вариант мирного решения.

Он прервался, ожидая реакции на сказанные им слова. Премьер-министр кивнул.

— Продолжайте. По крайней мере, мы вас выслушаем.

— Если война будет закончена без победителей и побежденных, если по условиям мира будет установлено новое правительство, которое объединит две страны в единую нацию, неразделимую, свободную, и равную, то я буду удовлетворен. Если вы мне это гарантируете, я помогу вам, в противном случае — нет.

Политик прошел в дальний конец комнаты, и встал, глядя в окно. Указательным пальцем он чертил треугольник на правой щеке и повторял это движение до бесконечности, его брови сошлись от напряженных мыслей.

Старый солдат встал и, присоединившись к нему, шепотом убеждал: «…утопический! непрактичный!..языковые различия, иные традиции…»

Политик внезапно оставил военного и оказался перед ученым.

— Я согласен на ваши условия, доктор. Что вы планируете предпринять?

— Сначала ответьте на вопрос: почему мужчины хотят сражаться и умирать на войне?

— Почему? За свою страну, по патриотическим причинам. О, я предполагаю, что некоторые относятся к ней как к приключению.

— Собственно, никакая причина и не нужна, — вставил фельдмаршал, — когда есть воинская повинность. А она есть.

— Но даже при наличии воинской повинности, — сказал Грут, — нужна высокая мораль, готовность умереть в сражении, иначе вам пришлось бы постоянно сталкиваться с мятежами. Не так ли?

— М-м-м-м-м… ну, в общем, да. Вы правы.

— Доктор, а как вы думаете, почему мужчины хотят умирать на войне? — спросил премьер-министр, и Грут торжественно произнес:

— Желание умирать на войне никак не соотносится с личным самосохранением. Отправка на войну — самоубийство для конкретного человека. Мужчины хотят быть убитыми на войне только по одной причине — чтобы после них продолжало жить их племя. То есть они сражаются за своих детей. Для нации без детей война является бессмысленной, никчемной заварушкой. Это — первичный базис массовой психологии!

— Продолжайте.

— Я предлагаю похитить у них детей!

— Это — постыдный замысел. Я не дам на это своего согласия.

— Это — гуманно.

— Это противоречит международному праву.

— Разумеется. Международное право определяет юридически законные способы убивать людей. Я предлагаю незаконный способ избежать убийств.

— Это нарушение всех правил цивилизованного ведения войн!

— Успокойтесь, Джон! Вы сделаете всё, что вам прикажут!

Глубоко позади линии фронта, в средних размеров городке, жизнь спокойно текла вперед. Правда, на улицах было маловато мужчин, а те немногие из них, кого можно было увидеть, как правило, несли на себе печати сражений. Общественным транспортом управляли женщины; женщины работали клерками; даже дворники и мусорщики были женщинами. В предместьях города, на холме стояла большая школа-интернат, приют для военных сирот. Здесь тоже царил матриархат, но тут он был естественной вещью.

Шла перемена. Прекрасная, цветущая детская площадка роилась и кипела молодой жизнью. Звенели юные голоса, вздымались в криках и окликах, которыми всегда сопровождались старые детские игры: салки, игры в мяч и тому подобное.

В своем персональном кабинете суперинтендант мадам Керан сосредоточенно обдумывала свой рапорт. Голоса детей снаружи доносились до неё как бессловесный, немелодичный рефрен, который она слышала краем уха и подсознательно воспринимала, расслабляя утомленные морщины вокруг глаз.

Она отодвинула стопку бумаг в сторону и нажала на кнопку. Дверь кабинета почти тут же открылась, и она с удивлением обнаружила не стенографистку, которую вызывала, а своего заместителя. Женщина явно была взволнована.

— Мадам! Воздушный налет!

Палец мадам Керан тут же ударил по другой кнопке. Зарыдала сирена, и крики детей стихли.

— Вы уверены? — спросила она на бегу свою помощницу. — Я не понимаю! Они никогда не бомбили школьные здания.

Внизу дети выстроились в четыре шеренги и быстро сбегали по четырем крытым пандусам, которые вели под землю. Их подгоняли воспитатели с детской площадки, молодые вдовы, многие из которых приобрели слишком горький опыт на этой войне…

Мадам Керан была удивлена. С неба опускался огромный вертолет, похожий на бомбардировщик. Его сопровождал злобно танцующий рой небольших истребителей. Внезапно в гуще самолетов возникли три небольших белых облачка; несколько секунд спустя ветерок донёс три коротких сухих кашля. Это заявили о себе зенитные батареи.

Помощница ухватила мадам за руку.

— Где же наши самолеты?

— Сейчас они появятся.

Три крошечных пятнышка, вынырнули со стороны солнца, с юго-запада. Они налетели клином, затем перегруппировались в разомкнутую колонну, и на полном газу вошли в пике, игнорируя самолеты сопровождения, стремясь атаковать большой бомбардировщик. Бомбардировщик резко сместился к востоку, словно колибри, перепорхнувший от цветка к цветку, но звено истребителей последовало за ним. Было очевидно, что пилот головной машины намеревался в самоубийственном пике протаранить борт бомбардировщика.

Один из быстрых маленьких истребителей сопровождения атаковал его. Два самолета столкнулись в воздухе рядом с вертолётом. Казалось, они бесшумно рассыпались облачком мусора. Следующие два самолета звена увернулись, один под, другой над летящими обломками и прошли на безопасном расстоянии от бомбардировщика. Несколько секунд спустя пришел звук столкновения — как будто великан разорвал в клочья тысячу ярдов материи.

Вертолёт приземлился на игровой площадке.

По левому борту перед кабиной управления открылась маленькая дверца, вниз упала, разворачиваясь, лёгкая металлическая лестница. По ней спустились двое мужчин. Они приблизились к женщинам. Один из них, более молодой, обратился к суперинтенданту.