Дальней дороги - Владимир Дмитриевич Михайлов
Он не встретил ни одного рамака, и, по правде говоря, ничуть не пожалел об этом; наоборот, он и не ожидал их встретить, потому что теперь, во время предварительных испытаний, все они должны были находиться где-то в центре. Конечно, если бы такая встреча и произошла, Волгин не подвергся бы никакой опасности, как не подвергался ей утром: рамаки — это было известно — по отношению к людям держались вежливо, никаких агрессивных намерений не проявляли, и вовсе не потому, что уважение к человеку было в них запрограммировано, а потому, что они были разумны; разум же, кстати, имеет свойство противиться навязываемым программам. Но все равно, Волгин не хотел встречаться с ними; он испытывал по отношению к этим сложнейшим созданиям техники и интуиции чувство брезгливости и некоторого возмущения. Мы часто умиляемся разными мелочами, если существо — объект умиления — занимает по отношению к нам подчиненное положение, как например, собака или автоматическое устройство. Но если бы вам пришлось даже не подчиняться, а хотя бы сотрудничать с собакой и автоматом на равных условиях не в той области, где вы и так признаете их превосходство — в области отыскания запахов или, скажем, точной обработки металла, — а во всех областях, то умиление моментально уступило бы место досаде, озлоблению и нежеланию устанавливать контакты с вынужденными партнерами. Поскольку же рамаки внешне напоминали роботов куда больше, чем людей, то отношение Волгина к ним именно таким и было. Во всяком случае, так он объяснял это другим, а порой — и себе, хотя настоящая причина, по-видимому, крылась не в этом.
Волгин медленно приблизился к белому домику для гостей. На этот раз никто не вышел на крыльцо, никто не стал разглядывать нарушителя ни в бинокль, ни простым глазом. Но домик был обитаем, и прибывший на полигон гость, видимо, не принадлежал к людям аккуратным: пустая дорожная сумка валялась около крыльца. Волгин подошел, любопытствуя; сердце забилось сильнее, и он вздохнул с сожалением: такие сумки раньше были только в Дальней разведке, он и сам сохранил такую с тех сказочных времен, когда о делах Дальней Волгин узнавал без помощи кабинетного информатора. Теперь, верно, каждый, кому охота, мог обзавестись этой сумкой, может быть, они даже вошли в моду, а раньше достаточно было увидеть у человека такой предмет, чтобы безошибочно признать в нем своего. Волгин пожал плечами, неодобрительно покачал головой; но задерживаться здесь было некогда, время шло, а сегодня предстояло сделать еще очень многое.
Он достиг лабораторного корпуса. Здесь царило оживление, сотрудники готовились к испытанию, несли какие-то приборы, стереотрубы, портативные радиостанции, все это укладывалось на невысокую платформу, которая, видимо, должна была доставить все необходимое в ту точку полигона, где будет происходить испытание — предварительное испытание, только для своих. Волгина никто не остановил, никто не спросил ни о чем; наверное, полагали, что и он приглашен на испытания, хотя кое-кто из рамакистов наверняка узнал его: он заметил искоса брошенные на него взгляды. Он поднялся на третий этаж, где помещался руководитель проекта. Кабинет был пуст, киберсекретарь пробубнил, что руководитель в точке испытаний. Волгин торопливо спустился и успел вскочить на платформу в последний момент. Снова никто не сказал ни слова, просто посторонились и дали ему место.
Платформа плавно поднялась; полет продолжался минут пять, не больше — полигон, в сущности, был не столь уж велик. Там, где они приземлились, не было никаких строений, только глубокий, в рост человека, ров, облицованный пластиком и прикрытый пластиковым же козырьком, над которым торчали лишь рога перископов. Рамакисты разбежались в разные стороны, унося приборы; Волгин пытался разыскать взглядом аппараты следящей автоматики, но это ему не удалось, потому что почти сразу он увидел около спуска в траншею длинную фигуру Корна, руководителя проекта «Рамак», и торопливо направился к нему.
Вряд ли Корн был приятно изумлен, увидев Волгина, однако виду не подал; невозмутимость и вежливость его были известны повсюду. Официально улыбаясь, он сделал шаг навстречу.
— По-видимому, мои сотрудники исправили оплошность своего руководителя и направили вам приглашение, — своим обычным ровным голосом произнес Корн. — Сам я, откровенно говоря, этого не делал.
— Не волнуйтесь, — сказал Волгин сухо; часть неприязни, испытываемой к рамакам, он бессознательно перенес и на их создателя. — Я по делу, и всего на несколько минут. Следящая автоматика, которую вы захватили на базе, — наша; и у нас не так много времени, чтобы по вашей милости переносить запланированные эксперименты.
Он внутренне поморщился: получилось грубовато, но иначе не удалось сформулировать мысль.
— Очень сожалею, доктор Волгин, — сказал Корн и наклонил голову в знак извинения. — Могу сказать лишь, что настоящий виновник — не мы: Звездный флот сократил сроки на несколько дней, и мы оказались вынужденными…
— Ладно, — сказал Волгин. — Это все я знаю. Меня интересует, когда вы вернете аппаратуру. Мне она будет нужна…
Он хотел сказать «через час-два», но удержался и назвал настоящий срок:
— Будет нужна сегодня вечером.
— Разумеется, вы ее получите. Собственно, сразу же после испытания надобность в ней минует, и вы…
Корн запнулся, но вежливость предписывала закончить мысль.
— Вы смогли бы сразу же забрать ее, если… если на ближайший час у вас намечены какие-то дела поблизости.
Волгин мысленно усмехнулся.
— Нет, доктор Корн, — сказал он. — Поскольку никаких дел у меня не запланировано, я с удовольствием проведу этот час здесь.
Корн нерешительно кашлянул; видимо, вежливость боролась в нем с неприязнью.
— Хорошо, я буду очень рад. Хотя, откровенно говоря, до сих пор не предполагал, что вы принадлежите к числу сторонников нашего проекта.
— Разумеется, нет, — откровенно ответил Волгин. — Но ведь делаем-то мы одно дело.
— Итак, решено. А сейчас прошу извинить меня, необходимость уточнить план испытания вынуждает нас…
— Ну, само собой, — сказал Волгин. — Я постою здесь.
Ладно, подумал он, сейчас мы посмотрим на твоих питомцев в работе. Может быть, и не так убедительно они выглядят и я зря тороплюсь. Может быть, из этой затеи вообще ничего не получится.
Корн повернулся.
