Дальней дороги - Владимир Дмитриевич Михайлов
— Да, высаживались. Но сколько из высадившихся никогда больше не приняло участия в стартах? Не слишком ли дорогая цена?
— Конечно, но многое в человеческой деятельности связано с риском. И человек идет на этот риск вовсе не потому, что его кто-то заставляет. Он идет по своей внутренней потребности, потому, что иначе не может. Зачем же ему отдавать свое дело другим, которые ко всему тому даже не люди?
Но собрать все мысли и впечатления воедино можно будет и позже. Сейчас, раз уж удалось попасть на испытание, надо смотреть и наблюдать, и запоминать, чтобы потом оценить — насколько же серьезный конкурент появился в космосе. Кстати, что они там успели?
Волгин приник к окуляру перископа. По краям площадки уже поднималось несколько ажурных мачт. Откуда взялись детали для них? Неужели их подвезли в те краткие секунды, пока Волгин не смотрел в перископ? Или… они создали их на месте? Из чего же? За пределами площадки — какие-то черные кучи, несколько рамаков возятся около них. Что они, в самом деле плавят металл на месте? Здесь нет никаких руд… Или это не металл? Что-то на кремниевой основе? Может быть. Во всяком случае, такого материала до сих пор, насколько известно, в строительстве не применялось…
Он повернулся к Корну; доктор пожал плечами.
— Мы не знаем, что это. Потом попытаемся исследовать. Рамаки ведь решают на месте, что и как делать. И о материалах, и о конструкциях…
— Вы хотите сказать, что эта конструкция станции им наперед не задана?
— Конечно, нет. В космическом разнообразии, как вы знаете, типовые проекты неприменимы. Рамаки знают, какие функции должна выполнять станция, предназначенная для людей. Остальное они решают сами. Доктор Волгин, после испытания я с удовольствием расскажу вам все, что знаю по этому вопросу, но сейчас я хотел бы наблюдать…
— Извините, — пробормотал Волгин и умолк.
Что типовые проекты не годятся, это он и сам знал. Но так, сразу — без разработки, без создания модели…
— Они у вас — великолепные инженеры, — не удержался он. Корн тяжело вздохнул, но все же ответил:
— Разумеется, доктор Волгин. Но примите во внимание мощность их кристаллического мозга и его быстродействие. Уверяю вас, в переводе на наш масштаб, они затратили на проект не меньше времени, чем понадобилось бы нашему проектному отделу того же профиля. Разумеется, чтобы выиграть время, мы пользуемся определенными стандартами. Рамаки же в этом не нуждаются.
— В таком случае, завидую конструктору их мозга.
Корн удивленно взглянул на Волгина.
— Кристаллический мозг не конструируется — он выращивается. Это было открытие, не изобретение. Я полагал, что столь элементарные истины вам известны.
— Да, — пробормотал Волгин. — Что-то я, конечно, слышал…
Может быть, и действительно слышал. Но какое дело до кристаллического мозга тому, кто занят мозгом живым? Но что-то и впрямь было. Об этом сообщали. Ага! Кристаллы эти, к сожалению, не растут больше определенного размера, а способа их соединения найти не удалось. Поэтому для создания больших машин они оказались непригодными, и тогда-то и возник этот проклятый проект «Рамак».
Он снова уткнулся в перископ. Теперь на мачтах уже повис купол, сделанный, по-видимому, из того же материала. Рамаки, вися в воздухе, устанавливали пластины, из которых складывались стены. Вспыхивали огни сварки.
— Во взрывчатой среде они не очень бы… — пробормотал он. Корн услышал.
— Там они нашли бы иной способ. Изготовили бы клей, — буркнул он, не отрываясь от окуляра.
Работа шла к концу, и стало ясно, что ничего непредвиденного не произойдет. Действительно, примерно через полчаса здание станции оказалось законченным. Первая фаза испытания завершилась. Оживленно переговариваясь, работники полигона высыпали из укрытия на поверхность.
— Ну, что же, доктор, — сказал Волгин. — Должен вас поздравить. Вы сделали неплохую вещь.
— Не вещь, — сказал Корн. — И делали их не мы. Этих.
— Кто же?
— Был сделан всего один. Это — уже второе поколение.
— Дети?
— Если угодно. Но простите…
Корн повернулся к руководителю проверки.
— Все получилось великолепно.
— Задача была не особенно сложна.
— А как со вторым этапом? Вы не сможете?
— Я полагаю, что мы сможем, — сказал рамак; Волгина передернуло от этой правильности и непринужденности его речи: нет, это не был убогий, раз и навсегда затверженный язык роботов, но тем неестественнее он казался. — Мы сможем, если вы согласитесь подождать около получаса.
— Разумеется, — сказал доктор Корн.
Руководитель проверки отплыл. Затем шуршание диагравионных двигателей усилилось, группа поднялась в воздух, стремительно набирая скорость.
— Куда они?
— Обычно они опускаются где-то здесь, на полигоне. Где точно, мы не знаем: мы не старались их выследить.
«Я знаю», — подумал Волгин, но вместо этого сказал:
— А если бы их задачей была не подготовка места для людей, а самостоятельные действия?
— Не знаю, что бы они стали делать. Не станцию, во всяком случае: она им не нужна. Они стали бы приспосабливать планету к своим нуждам.
— Допустим. А что получили бы от этого мы?
— В галактике стало бы одной разумной планетой больше. Доктор Волгин, я полагаю, что теперь могу возвратить вам вашу аппаратуру. Она нам более не потребуется.
— Сердечно благодарен, — сказал Волгин. — В таком случае распорядитесь, чтобы ее отправили прямо в институт. Или нет: за вашей оградой, в той стороне, стоит мой аграплан. Перенесите туда, этого будет достаточно.
Корн отдал распоряжение. Потом вновь повернулся к Волгину.
— Итак, зрелище вас не убедило?
— Зрелище было внушительным. И поучительным. Но что значит — убедить меня? Заставить меня признать, что человек свое отлетал — это вы имеете в виду?
— Не знаю, — сказал доктор Корн. — Как вы понимаете, я не ставил своей задачей лишить человека крыльев. Отнюдь. Но я осуществил этот проект потому, что назрели условия для его осуществления. Был открыт кристаллический мозг. А рамак оказался наилучшим вариантом его использования. Если человек может что-то создать, он создает. Вот и все.
— Порой мне кажется, — сказал Волгин, — что это — наихудшая из самых плохих его черт. Этого самого человека.
Он поклонился, стараясь, чтобы это получилось как можно вежливее.
— Возможно, — ответил Корн. — Но человека защищаете вы, а не я. Защита человечества во всех условиях и при всех обстоятельствах — вряд ли черта более приятная.
Он поклонился, в свою очередь, очень вежливо.
Волгин повернулся и направился той же дорогой, по которой пришел сюда.
6
Погруженный в размышления, Волгин миновал домик для приезжающих. В голове теснилось множество мыслей, но над всеми преобладала одна: судя по тому, что он
