Сергей Булыга - Ведьмино отродье

- Читай все, что тебе понравится, но только в зал не выноси.

- Но почему это? - не понял Рыжий. - Ведь книги здесь совершенно такие же, как и там.

- Да, это так, - согласился Сэнтей. - Но, тем не менее, теперь привыкай вот к такому порядку. Так надо. И вообще, отныне будет так: все, о чем ты прочтешь, будешь пересказывать только мне одному. А почему это так, скажу одно: надо!

И так оно с того дня и было. Рыжий вначале переписывал, потом читал, потом пересказывал. Сэнтей его внимательно выслушивал, кивал... А после, улыбаясь, возражал, опровергал, доказывал обратное. А Рыжий должен был не соглашаться с ним и - только обоснованно - отстаивать свое. А если это у него не получалось, тогда Сэнтей подбадривал его, подсказывал... и снова возражал. Лежал на пуфаре, задумчиво прищурившись, смотрел на потолок и рассуждал - часами. Спор для него был как любимая игра, как для кого-то кубик или шу. Спор, говорил он, - это высшее познание. Спор - это жизнь, жизнь - это спор, и, значит, все, что окружает нас, достойно спора, то есть переосмысления. И он, Сэнтей, действительно мог спорить обо всем...

И только один раз, заслышав о Создателе, он тотчас помрачнел, сказал:

- А вот об этом лучше помолчим. Не нам о нем судить.

А после встал и подошел к столу, зажег огонь в спиртовке. Он жил один и не держал прислуги. Он и готовил себе сам, и сам же за собою прибирал. Когда Рыжий спросил, откуда он узнал о его дымском прошлом, Сэнтей ответил так:

- Прочел. В твоих глазах... - а после рассмеялся и добавил: - Не бойся, это шутка. Ведь ты же знаешь, что читать в чужих глазах запрещено законом.

И замолчал, а Рыжий не посмел его подробнее об этом расспрашивать. Лег, засопел. Сэнтей ни разу не грозил ему, ни в чем не упрекал. И вообще, движения его были всегда неторопливые, спокойные, речь тихая. Даже с разносчиком, который приносил ему продукты и брал втридорога, Сэнтей был неизменно вежлив и учтив. И, тем не менее, когда Сэнтей вдруг замолкал и уходил в себя, Рыжий не смел его тревожить. И это вовсе был не страх, не почитание, а нечто ему прежде совершенно незнакомое. Или давно забытое. Ибо, быть может, так же в Дымске на реке, когда он видел подо льдом Подледного...

Нет, то было просто обычное видение, явный обман. А вот зато потом, когда он словно бы опять попал в Хвостов к Урвану, там вроде бы... А там что было, а? Рыжий задумался...

И тут вдруг Сэнтей, как будто прочтя его мысли, сказал:

- А так оно тогда бы и случилось. Это верно! Ибо тебе тогда привиделась твоя возможная Судьба. Но ты ее не выбрал, отказался.

- А если бы...

Сэнтей пожал плечами, улыбнулся...

Но тут вдруг раздался стук в дверь, Сэнтей пошел, открыл, к нему явился посетитель...

Да, кстати, посетители! Там, в задней комнате, они появлялись довольно-таки часто - которые из них были с письмом, а кто и просто с новой книгой. Пришедшие, как правило, молчали, а если и вступали в разговор, так только с Сэнтеем, и при этом изъяснялись они весьма кратко и намеренно туманно. Кто это были такие и зачем они к нему приходили, Сэнтей не объяснял, а только иногда просил у Рыжего:

- Побудь там, в зале, за меня. Я задержусь. У меня гость.

И тогда Рыжий выходил в общий зал, стоял у полок, выдавал заказы. Потом Сэнтей сменял его, и Рыжий возвращался за конторку и писал. До обеда. Обедали они наскоро, просто. После обеда он читал. А вечером Сэнтей опять расспрашивал его, и Рыжий излагал прочтенное и делал выводы, и спорил - не распаляясь, не сердясь, искал изъяны в тех логических цепочках, которые выстраивал Сэнтей. И тот все чаще стал хвалить его... А Рыжий с каждым днем все реже, реже улыбался. Так шли недели, месяцы. Когда же Рыжий, наконец не выдержав, обмолвился о Башне, Сэнтей едва заметно улыбнулся и сказал:

- Я думаю, что ты скоро найдешь ее.

- А скоро - это как?

- Все в свой черед. Пиши. Ищи.

И он писал. Читал. И обсуждал прочтенное. А возвратясь домой, лежал и вспоминал о том, что было узнано им за день, вникал, сопоставлял... Но все было напрасно. А утром, приходя в подвал, он уже не с любопытством, а с явным раздражением смотрел на стопки книг. Вон, думал, сколько их! И в каждой - нечто новое: там - вечный двигатель, там - философский камень, там - чудо-эликсир, там... там... А Башня где? И кто такие эти посетители? А сам он теперь кто? Да, похоже, никто! Ведь он даже собственное "я" и то уже не чувствует. И что вокруг него творится, ему уже тоже почти безразлично. Умер Крактель, и в Бурке разразилась смута - пять принцев крови поднялись, толпы на улицах, разбой, дороговизна, хозяйка говорит: "Закроюсь, все продам, уеду", и ходит в храм, и ставит, ставит свечи, и молится, и молится, сейчас так поступают многие... А он по-прежнему Стоокому не верит. Стоокий возвестил: Земля - основа жизни, но это ведь не так; Земля и вообще весь мир - это создание Создателя. А о Создателе...

Сэнтей о нем не говорил и даже слышать о нем не хотел, и всякий разговор на эту тему немедля резко пресекал. А вот зато мастер Дрэм...

Дрэм был одним из посетителей. Появился он так: вошел, держа под мышкой книгу, кивнул вместо приветствия и сразу сел. Насупился, молчал. Рыжий поднялся и хотел было уйти - ведь он всегда так поступал, когда являлись вот такие мрачные гости, Сэнтей о том просил... Но тут Сэнтей вдруг возразил:

- О, нет! Сиди, сиди! На этот раз это к тебе, а не ко мне.

- Как? - не поверил Рыжий.

- Так. Дело в том, что мастер Дрэм, - и тут Сэнтей кивнул на посетителя, - он сейчас пишет труд о северных народах. И ему хотелось бы кое-что в этом вопросе уточнить. Он надеется, что ты ему в этом поможешь. Не правда ли?

Дрэм утвердительно кивнул. Потом сухо, напыщенно сказал:

- Не беспокойтесь, юноша. От вас мне будет нужен только один Дымск. Его законодательство. Налоги. Быт. Обряды. Вы, говорят...

- Да! - торопливо перебил его Сэнтей. - Это верно. Мой ученик бывал там. И не раз. Торговля, по делам... Ну, Ловчер, что ты на это скажешь? Может, действительно поможешь, а?

Рыжий молчал, смотрел на посетителя. Тот был сухой, в подпалинах, надменный, в его глазах так и сверкала ничем не прикрытая насмешка. Ар-р! Р-ра! Ну, хорошо, приятель, хор-рошо! И Рыжий приосанился, взял поданную Дрэмом книгу и с лязгом расстегнул ее застежки, раскрыл на титуле. Там было золотом начертано: "О варварах". Рыжий скривился, закусил губу и сделал вид, будто задумался... Сэнтей неслышно встал и вышел из комнаты. Дрэм пересел напротив, ближе к Рыжему, и подсказал:

- Равнина - это сто двадцатая страница. Там еще есть закладка.

Рыжий нашел закладку, а после резко развернул, где надо, и прочел: "Сия страна, что расположена на севере, за Спасительной Зыбью, суть первобытная монархия с зачатками примитивного народоуправления. Язычники. Климат умеренно-континентальный. Осадки: в январе..." И далее, и далее, и далее: красивым, ровным почерком, убористо, доходчиво. С примерами и ссылками, таблицами, обмером черепов, народными приметами, рецептами и ценами на ярмарках - на свинов, на оружие. И все как есть: ошибок не было ни в цифрах, ни в названиях, ни в фактах. И тем не менее... Да, дикари конечно же, да, бедность, да, жестокость. Да. Да. И это - да. Но сбой - ты чуял - был, сбой был чудовищный, а вот найти его тебе никак не удавалось. И только в заключении... вот этот вот абзац... Да, в нем вся суть. Позиция. Ужасная! Но, правда, о позиции не спорят; Сэнтей учил, что это неэтично. И все-таки...