Сергей Булыга - Ведьмино отродье

Часы ударили семь раз, и загремели барабаны, запели трубы - и толпа отхлынула. Вышел герольд, весь в позументах, заорал:

- Пади! Пади!

Все пали. Раскрылись золоченые ворота, и выехал один... второй... третий, четвертый, пятый экипаж. На пятом ехал сам король. Был он в пушистой белой мантии и золотой, густо усыпанной брильянтами короне. Толпа при виде короля кричала, ликовала. Король едва заметно улыбался, подслеповато щурился, кивал. Седой, трясущийся. И, говорят, уже почти не ходит. А прежде, князь рассказывал...

Проехали. Они, как говорят в толпе, спешат на эрл-прием в Лампическом дворце; там будут чествовать победу над Девятым Легионом. Крактель Четвертый - долгих ему лет - раздаст особо отличившимся награды, примет послов, а после будет бал и фейерверк...

Зеваки стали понемногу расходиться. И он пошел. На улицах уже горели фонари. Прохожих становилось меньше, меньше, меньше, а мостовые уже и щербатее. Вот и совсем брусчатка кончилась. Где это он? А! Да - это Гусиная застава. Канавы, грязь. Напротив - серый дом. Это ночлежка для сомнительных. Годится. Он вошел.

Р-ра, ну и ну! Смрад, чад! Натоптано, накурено. И ко всему еще темно. Хозяйка - в рваном чепчике, дородная - лежала у себя за загородкой и отказалась принимать.

- Пьяна! - шепнул ее подхватный. - Как грязь пьяна! Не обессудьте, господин. Деньги вперед, и я...

Он заплатил. Подхватный - пегий шустрый малый - провел его по лестнице на самый верх, под крышу, и спросил:

- Вам эту или эту?

- А лучше где?

- Конечно, здесь. Дверь крепче. И окно поуже. Народ-то у нас, сами понимаете...

Он согласился. И вселился. То есть вошел, закрыл за собой дверь и осмотрелся, и прислушался. Слева, за стенкой, пели, справа было тихо. А здесь что? Так: стул, табурет, продавленный пуфарь. Да и еще на подоконнике: кружка, миска, объедок свечи. А всего это так: три шага в ширину и пять шагов в длину. Рыжий немного походил по комнате, потом зажег свечу, придвинул табурет к окну, сел и задумался...

Не думалось. Тогда Рыжий зажмурился, представил себе Книгу и начал ее мысленно листать. Листал, листал... Еще сильней задумался. Еще бы! В Книге о Башне говорилось очень скупо и туманно. Ее, так было сказано, так просто не найти. Она не скрыта - вовсе нет; ты просто можешь каждый день ходить мимо нее и не заметишь, что вот она перед тобой - стоит и ждет тебя. А может, и не ждет. Так что искать ее, надеяться...

Гм! Да! Он встал, прошел к двери, закрылся на крючок, лег, слушал крики за стеной, бой городских часов...

Так и уснул. Утром позавтракал внизу и познакомился с хозяйкой, еще раз дал залог, ибо подхватный утверждал, что денег он вчера не брал; нагло смотрел в глаза и повторял: "Чист, как слеза! Чист, как слеза!" Пусть так! Рыжий позавтракал, ушел. Весь день бродил по городу и убеждал себя, что ходит просто так; он ничего не ищет, а только смотрит и запоминает - из любопытства, вот и все. А Башня может быть и не из камня, а вообще одна метафора, так разве стал бы я ее... И он ходил, болтался, просто так. День. Пять. Нотариус. Ошейная. Меняльная. Костярня. Шум, гам. Квартал, еще квартал... Ну а под вечер, сбив стопы, Рыжий всегда спешил на улицу Стекольщиков и заходил в книжный подвал. Там было тихо и прохладно. Старик, сидевший у двери, приветливо кивал ему и спрашивал:

- Чего?

А Рыжий отвечал:

- На ваше усмотрение.

Потом брал поданную книгу, садился в угол и читал.

...Когда он в первый раз пришел в этот подвал, старик долго смотрел на его серую попону, а после, мягко улыбнувшись, предложил "Стихи", но Рыжий сразу отказался. Потом был "Сонник", "Уши следопыта", "Двенадцать юных дев", "Записки тамады"... Рыжий брал книгу, открывал, читал заглавный лист и морщился. Тогда старик не выдержал, спросил:

- А вы хоть сами знаете, что ищете?

- Да, - твердо сказал Рыжий, - знаю. Вот я в последний раз читал "Книгу Всех Знаний" Досточтимого. И мне понравилось.

- О! - удивленно воскликнул старик. - Даже так! И дочитали до конца?

- Конечно.

Старик покачал головой, помолчал и сказал:

- Ну а в шестнадцатой главе, параграф третий, часть восьмая...

Рыжий победно усмехнулся и ответил:

- Там сказано: "Иные же убеждены, что мир непознаваем".

Старик задумался и отвернулся. В подвале было много книг - на полках, на полу и на столах... И всего трое посетителей. Один, должно быть из военных, сидел с погасшею трубкой в зубах, смотрел в подслеповатое окно и думал о чем-то своем. Стряпчий - худой, взъерошенный - листал толстенный альманах, зевал и щурился. И лишь девица в чепчике была по-настоящему увлечена: смешно склонив голову, она перерисовывала модную картинку. Старик вздохнул и, повернувшись к Рыжему, спросил:

- А вы откуда будете?

- Издалека. Проездом.

Старик кивнул и отошел к стене, долго искал, смотрел на корешки... а после подал книгу и сказал:

- Вот, полистайте. Думаю, понравится.

Понравилось. Читал до темноты. "Трактат о четырех стихиях" Рентолаунта. А уходя, оставил на столе монету и сказал:

- До завтра.

Старик кивнул в ответ и что-то проворчал... но что - нельзя было расслышать.

И с той поры, лишь только начинали надвигаться сумерки, Рыжий спешил на улицу Стекольщиков. Теперь старик встречал его как старого знакомого, усаживал за лучший стол и даже иногда вступал с ним в беседы - о новостях по городу, погоде, ценах и о прочих пустяках. А днем...

Уже пять дней прошло, как он явился в Бурк, а чуда так и не случилось. Да Рыжий и не ждал его, а просто так ходил и любопытствовал. Читал. А на шестой день, как проснулся, Рыжий вскочил... и сел, и зло зевнул. Р-ра, вспомнилось! Вчера старик сказал ему:

- Вот, я вам приготовил "Размышления", труд Гернастейна Чермного о Первосиле, духе Равновесия. Прелюбопытно...

Да! Без всякого сомнения. Вот разве что... Рыжий похлопал себя по карманам и снова зевнул. Шерсть вздыбилась; оскалился... И все-таки сдержал себя, спустился вниз, позавтракал - сказал, что вечером расплатится, - и вышел.

Шел, не смотрел по сторонам. Пришел на Биржу. Биржа - это у них такой высокий желтый дом с колоннами. Там он сперва долго слонялся по двору среди шумящей, спорящей, обтрепанной толпы, порой присаживался, слушал и прикидывал... и лишь потом встал в очередь, дошел до кабинета, назвался Ловчером, сержантом из Тримтака: уволен вчистую, согласно собственному выкупу. Чин записал его в журнал, снял отпечатки лап и прикуса, выдал жетон, отправил на раздачу - там проверяли силу и сноровку. Рыжий проверился - брал камни, поднимал, подбрасывал, прыгал на стену, лазал по веревке - и был записан грузчиком на стройку. Строителям платили хорошо, и потому он сразу согласился, спустился вниз, в распределитель, и там его зачислили в артель на мельницу при маслобойной фабрике. И там Рыжий полмесяца таскал на верхотуру кирпичи, давал две нормы, не скулил, не выпивал, не дрался, не прогуливал. И вообще, компаний не водил, ни дурных, ни полезных, а больше все молчал. Его приметили, надбавили оклад. Потом узнали, что он грамотен, - поставили десятником. Потом, зимой уже учетчиком. И он опять, как и когда-то в Дымске, считал без косточек, в уме, и помнил все раскладки. Ему давали дачи - он не брал, звали к столу - не шел. В шесть вечера вставал, одергивал лантер - и к старику. Читал. Потом стал делать выписки. Чертил колонны, портики, рассчитывал фундаменты. Старик молчал. И он молчал. Придя домой, с соседями почти что не общался. Да и о чем бы с ними говорил?! Он в кубик не играл, не пил, в цирк не ходил, в долг не давал - копил. А накопив, врезал дверной замок, поставил в комнате сервант, повесил зеркало. Выписывал газету. И как-то раз прочел, что в Дымске все спокойно; похода не было - ни в Лес, ни в Горскую Страну, - а был лишь пир по случаю Большого Примирения. Прочел... и равнодушно улыбнулся. Встал, посмотрел в окно. Пруд, дыни, карта на стене и Книга в кожаном мешке, и заговор, и Зыбь - когда все это было? И было ли? Вот князь, он так любил порассуждать о том, что состоит в родстве с самим Крактелем, который свою дочь, любимую Айли... А здесь над нами все смеются! Айли - дочь не наследная, а по любви, таких у короля... А сам король? Уже почти не выезжает. Эрн, старший принц крови, вчера сказал в Парламенте...