Око небесное - Филип Киндред Дик
– Понял? – сухо спросил Хэмилтон.
На грани обморока миссис Притчет осела на стул близ кухонного стола.
– Ох, мамочки, – пробормотала она. – Что же нам делать? – Ее голос перешел в нечленораздельный стон. – О-ох…
Быстро подхватив стакан из сушилки, Марша потянулась к крану.
– Я сейчас налью вам холодной воды, миссис Притчет.
Но жидкость, что полилась из крана, не была водой. Это была теплая густая красная кровь.
– Это дом, – еле слышно сказала Марша, закрывая кран. В белой эмалированной раковине отвратительная лужа крови неохотно, подрагивая уходила в сток. – Это сам дом – живой.
– Точно, так и есть, – согласился Хэмилтон. – И мы у него внутри.
– Я думаю, мы все согласны, – сказал Артур Сильвестер, – что нам придется выйти наружу. Вопрос лишь в том, сможем ли мы?
Подойдя к задней двери, Хэмилтон проверил засов. Тот был прочно задвинут; Хэмилтон приложил всю свою силу, но не смог сдвинуть его с места.
– Все время заедает, – сказала Марша. – Надо попробовать переднюю дверь.
– Но для этого придется пройти через гостиную, – заметил Лоус.
– Есть предложения получше?
– Нет, – признал Лоус. – Разве что одно: что бы мы ни решили, это надо делать немедленно.
Выстроившись цепочкой, все семеро осторожно двинулись темным холлом по направлению к сгустку тьмы, который сейчас представляла собой гостиная. Хэмилтон возглавлял процессию; осознание того, что это все-таки был его собственный дом, добавляло немного смелости. Возможно – лелеял он зыбкую надежду, – ему за это будет какая-то скидка.
Из отопительного раструба в холле доносился ритмичный хрип. Хэмилтон остановился, вслушиваясь. Вырывавшийся оттуда воздух был теплым – но и пахнущим! Это был не мертвый, застоявшийся воздух механического устройства, но согретое теплотой тела дыхание живого организма. Там, в подвале, печь дышала. Воздух двигался вперед и назад, соответственно вдохам и выдохам создания, что было домом.
– Это… мальчик или девочка? – спросила Марша.
– Мальчик, – ответил Макфайф. – Мисс Рейсс боится мужчин.
Вырывавшийся воздух остро пах сигарным дымом, пивом и мужским потом. Смесь крепких запахов, которые мисс Рейсс наверняка встречала в автобусах, лифтах, ресторанах. Грубый чесночный запах мужчин среднего возраста.
– Наверное, так пахнет ее бойфренд, когда дышит ей в затылок, – сказал Хэмилтон.
Марша поежилась.
– И вот так прийти домой и почувствовать этот запах везде вокруг себя…
Скорее всего, к настоящему моменту электропроводка в доме уже превратилась в нервную систему, передающую импульсы по телу дома. Почему бы и нет? Водопроводные трубы несли его кровь, обогревательная система подавала воздух в легкие в подвале. Через окно гостиной Хэмилтон различил очертания ползучего плюща, который Марша кое-как уговорила взобраться на крышу. В ночной тьме плющ больше не был зеленым – он стал темно-коричневым.
Как волосы. Как густая, покрытая перхотью шевелюра бизнесмена средних лет. Побеги плюща слегка качались на ветру – зловещей дрожью, осыпающей куски земли и листьев на газон под ним.
Пол колыхнулся под ногами Хэмилтона. Сперва он даже не заметил этого; лишь когда миссис Притчет завизжала, он опознал это слабое покачивание.
Он нагнулся и потрогал керамогранит пола ладонью. Плитка была теплой – как человеческая плоть.
И стены тоже были теплыми. И вовсе не твердыми. Ничего общего с плотной неподатливой поверхностью краски, бумаги, штукатурки, дерева – просто мягкая поверхность, что слегка прогибалась под его пальцами.
– Ну же, – напряженно сказал Лоус. – Пойдем.
Предельно осторожно, словно пойманные в ловушку животные, все семеро вступили во тьму гостиной. Ковер под их ногами неспокойно шевелился. Этот звук раздавался со всех сторон – тревожный звук живого организма, колеблющегося и беспокойного, постепенно оживающего в своем раздражении.
Они долго шли по темной гостиной. Со всех сторон угрюмо шевелились лампы и книги. Один раз миссис Притчет в ужасе вскрикнула; шнур телевизора ловко оплелся вокруг ее щиколотки. Билл Лоус быстрым рывком оборвал шнур и освободил ее ногу. За их спиной оборванный кусок бешено и бессильно бился на полу.
– Мы почти дошли, – сообщил Хэмилтон едва различимым фигурам позади него. Он уже видел дверь и дверную ручку; он уже тянулся к ней. Молясь про себя, он подбирался все ближе – три фута, два фута, остался последний фут…
Казалось, что он движется вверх по склону.
Удивленный, он отдернул руку. Хэмилтон ощутил себя на наклонной плоскости, поднимающемся вверх куске материи, по которому он уже начал скользить вниз. Внезапно он обнаружил, что уже катится и падает; размахивая руками, он пытался подняться. Все семеро соскользнули и полетели назад, к центру гостиной, по направлению к холлу. А холл был уже абсолютно темным, погас даже свет на кухне. Оставалось лишь слабое мерцание звезд за окнами – крохотные светящиеся точки в невообразимой дали.
– Это ковер, – сказал Билл Лоус приглушенным, неверящим шепотом. – Он… он слизнул нас назад.
Ковер под ними резко задрожал. Теплая и губчатая его поверхность уже начала становиться влажной. Споткнувшись, Хэмилтон столкнулся со стеной – и отпрянул. Стена испускала толстый слой влаги, жадную текущую завесу ожидающей слюны.
Существо, что было домом, готовилось перекусить.
Пригибаясь, Хэмилтон попытался обойти ковер вдоль стены. Край ковра заметался, пытаясь схватить его; но он, потный и дрожащий, все же шел в сторону входной двери. Шаг. Второй. Третий. Четвертый. За ним шли остальные… но не все.
– Где Эдит Притчет?
– Пропала, – ответила Марша. – Скатилась обратно в… холл.
– В глотку, – донесся голос Лоуса.
– А мы в его рту, – слабо сказал Дэвид Притчет.
Теплая влажная плоть рта вздымалась и билась о Хэмилтона. Ее присутствие вызывало в нем волны отвращения; с трудом пробираясь вперед, он снова потянулся к дверной ручке, концентрируясь на маленьком шаре слабо блестящего металла. На этот раз он сумел зацепиться за него; одним безумным рывком он распахнул дверь настежь. Силуэты позади него ахнули, когда ночь внезапно стала видимой. Звезды, улицы, темные дома на той стороне, деревья, качающиеся на порывистом ветру… и холодный, свежий воздух.
И это было всё. Без предупреждения прямоугольник двери стал смыкаться. Он становился все меньше, сдавливаемый стенами. Осталась лишь узкая щель; словно губы, стены сходились все ближе, закрывая, уничтожая выход.
Сзади, из холла, за ними донеслось чесночное, несвежее дыхание существа. Язык жадно задергался. По стенам потекла слюна. В сумраке позади Хэмилтона человеческие голоса завопили от ужаса и безнадежности; игнорируя их, он изо всех сил старался просунуть ладони и руки в сужающуюся полость, что была входной дверью. Пол под ним начал подниматься. А потолок медленно и неумолимо двинулся вниз. Они сходились с абсолютной точностью, еще секунда – и они встретятся.
– Жует, – выдохнула Марша из
