Помутнение - Филип Киндред Дик
Это вычитал Лакмен в своих книжках по теологии. Не то, что видишь через систему линз, как в телескопе, когда картинка не переворачивается, и не сквозь стекло, а отраженное, перевернутое изображение — «протянутое через бесконечность», как они выражаются. Твое лицо, но в то же время — не твое. Камер в те времена никаких не было, так что человек мог видеть себя только так — шиворот-навыворот.
Я вижу себя шиворот-навыворот. В некотором смысле я всю Вселенную вижу шиворот-навыворот. Другой стороной мозга!
— Топология, — говорил один врач, — вообще малоизученный раздел математики. Взять хотя бы черные дыры…
— Фред воспринимает мир наизнанку, — в то же время говорил другой врач. — Одновременно и спереди, и сзади. Нам трудно вообразить, каким он ему видится. Топология — это область математики, исследующая те свойства геометрических или иных конфигураций, которые остаются неизменными, если объект подвергается непрерывному однозначному преобразованию. В применении к психологии…
— …кто знает, что там происходит с предметами? Если показать дикарю его фотографию, он не узнает себя, даже если много раз видел свое отражение в воде или в металлическом зеркале, — именно потому, что в отражении правая и левая стороны меняются местами, а на фотографии — нет.
— Он привык к «перевернутому» изображению и думает, что так и выглядит.
— Часто человек, слыша свой голос, записанный на пленку…
— …совсем другое — тут дело во внутричерепных резонансах…
— А может, это вы, сукины дети, видите Вселенную шиворот-навыворот, как в зеркале, — сказал Фред. — Может, как раз я и вижу ее правильно.
— Вы видите ее и так и эдак.
— И какой способ…
— Говорят, что мы видим не саму действительность, а лишь ее «отражение», которое неверно, поскольку «перевернуто». Любопытно… — Врач задумался. — Нелишне вспомнить физический принцип четности: по какой-то причине мы принимаем за Вселенную ее отражение… Не исключено, что как раз вследствие неравенства полушарий…
— Фотография может в какой-то мере компенсировать — это не сам объект, зато изображение на ней не «перевернуто». Вернее, «перевернуто» два раза.
— Но фотоснимок тоже может быть напечатан «задом наперед», если случайно перевернуть негатив. Обычно видно, который из двух снимков правильный, особенно если там есть надпись. Однако, допустим, у вас две фотографии одного и того же человека: «перевернутая» и «нормальная». Не зная этого человека, невозможно сказать, которая из них правильная, хотя разницу между ними увидит любой.
— Теперь, Фред, вы видите, насколько сложно сформулировать разницу между левой перчаткой и…
— И тогда сбудется сказанное в Писании, — прозвучал голос в ушах Фреда. Похоже, больше никто его не слышал. — Смерть будет повержена, и придет освобождение. Ибо когда написанные слова обратятся другой стороной, вы будете знать, что есть иллюзия, а что — нет. И смятение окончится, и субстанция Смерти, последний враг, будет поглощена не телом, но победившим духом. Имеющий ухо да услышит: Смерть потеряет свою власть над вами.
Вот и ответ на вечный вопрос, подумал он. Великая священная тайна раскрыта: мы не умрем!
Отражения исчезнут. И все произойдет в один миг.
Мы все преобразимся, то есть станем нормальными, а не «перевернутыми» — вот что имеется в виду. Сразу, в мгновение ока!
Потому что, думал он, угрюмо наблюдая за полицейскими психиатрами, которые писали и подписывали свое заключение, сейчас мы все, черт побери, вывернуты наизнанку — все до одного, и все вещи тоже, и даже само время!.. Но когда же наконец тот фотограф, который случайно перевернул негатив, обнаружит это и исправит свою ошибку? И сколько времени это у него займет?
Должно быть, долю секунды…
Теперь я понимаю, что означает то место в Библии: «сквозь тусклое стекло».[9] Мутное зеркало. Понимаю, однако сам себе ничем помочь не могу — мое сознание так же замутнено, как и раньше.
Может быть, думал он, поскольку я вижу и так и эдак — и правильно, и «перевернуто», — я первый за всю человеческую историю способен представить себе, как все должно стать на самом деле. Хотя я вижу и по-другому, то есть по-обычному… А что есть что? Что перевернуто, а что нет? Когда я вижу фотографию, а когда отражение?
Интересно, назначат ли мне пособие? Или пенсию — пока я буду сходить с препарата «С»? — гадал он, уже чувствуя наползающий ужас и холод во всем теле. Wie kalt ist es in diesem unterirdischen Gewölbe! Das ist natürlich, es ist ja tief.[10] Надо совершенно отказаться от этого дерьма. Видел я людей на воздержании… Боже, как мне пройти через это? Как выдержать?
— …смахивает на метафизику, — увлеченно говорил врач, — хотя математики утверждают, что мы находимся на пороге возникновения новой космологии…
— …бесконечность времени, которая выражена в виде вечности, в виде петли! — восторженно вторил другой. — Как замкнутая петля магнитной ленты!
* * *
До возвращения в кабинет Хэнка, где им предстояло заниматься вещественными доказательствами, собранными Баррисом, оставался еще час, и Фред пошел в кафетерий, проталкиваясь сквозь толпу полицейских мундиров, костюмов-болтуний и штатских пиджаков.
Когда он вернется, заключение психиатров наверняка уже будет у Хэнка…
У меня есть время подумать, размышлял Фред, становясь в очередь. Время… Предположим, время круглое, как Земля. Чтобы достичь Индии, плывешь на запад. Над тобой смеются, но в конце концов Индия оказывается впереди, а не сзади. Что же касается времени… Может, распятие Христа где-то там, впереди, а мы плывем и думаем, что оставили его далеко на востоке.
Впереди в очереди — секретарша. Голубой свитер в обтяжку, высокая грудь, юбочка чисто символическая. Разглядывать ее было приятно. Наконец девушка заметила его пристальные взгляды и отодвинулась вместе со своим подносом.
Первое и второе пришествие Христа — это одно и то же событие, подумал он. Время — как петля магнитной ленты… Понятно, почему все так уверены, что Он еще вернется.
Секретарша повернулась спиной. Вдруг Фред осознал, что в отличие от нее он неузнаваем в костюме-болтунье. Скорее всего, девушка просто почувствовала его внимание. Видно, у нее большой опыт — да и немудрено, с такими-то ножками…
Он вообще мог бы дать ей по голове и изнасиловать, и никто в жизни не догадался бы, чья это работа. Как она его опишет? Да в этом костюме можно вытворять что угодно. Не обязательно совершать преступления, а просто — делать то, на что иначе никогда не решился бы.
— Послушайте, мисс, — обратился он
