Владимир Медведев - «Если», 2000 № 01
— А если мы возьмем Башню? Конечно, если сумеем…
— Тогда мы освободим Утера.
— И что получим взамен?
— Взамен мы не получим ничего. Вот наша награда, Гильгамеш: Ничто.
— Ты говоришь бессмыслицу.
— Ты когда-нибудь любил меня?
Он взял шлем, склоняя голову.
— Ничего, кроме тебя, я не любил, — ответил он просто. — Ни жизнь, ни битвы.
Гильгамеш надел шлем и, пятясь, покинул покои.
Горойен не заметила, как он ушел. Она вспоминала тот чудесный весенний день, когда она и Кулейн связали себя узами брака под Великим Дубом. Мир тогда был юным, а будущее — предельным.
Глава 15
В течение пяти дней два легиона Герминия Катона, неся потерю за потерей, выдерживали свирепые атаки готов, отступали под покровом темноты и занимали новую позицию, преграждая все сокращающуюся дорогу на Эборакум. Легионеры с ног валились от усталости, и на пятую ночь Катон созвал их военачальников.
— Теперь, — сказал он им, — наступил час доблести. Теперь нападем мы.
— Чистейшее безумие! — не веря своим ушам, заявил его помощник Деций. — Это час отступления. У нас осталось меньше шести тысяч человек, и некоторые не в силах даже щит поднять.
— А куда мы отступим? В Эборакум? Его невозможно оборонять. Дальше на север в Виновию? Там мы столкнемся со вторым войском готов. Нет. Сегодня же ночью мы нанесем удар!
— Я в этом участвовать не собираюсь! — заявил Деций.
— Так убирайся в Эборакум! — рявкнул Катон.
Деций вскочил и ушел, а Катон посмотрел на оставшихся восьмерых.
— Кто-нибудь еще?
Никто не шевельнулся.
— Отлично. Так вот: пять дней мы применяли только стратегию обороны и отступления. Готы стали лагерем между двух рек, и мы ударим по ним с двух сторон. Агриппа, ты поведешь правую колонну. Пробивайся к шатру со знаменем Вотана. Его военачальники будут в середине. Я обрушусь на них слева, поражая врага мечами и огнем. Вы же наступайте широким фронтом и перестройтесь внутри их лагеря. Разделавшись с начальниками, постарайтесь соединиться с моей колонной.
— А если не сумеем?
— Заберите с собой столько этих варваров, сколько сумеете.
Катон отпустил их, и они отправились поднимать свое войско. Легионеры бесшумно снялись с лагеря и двумя колоннами направились в стан врагов.
Готы разбили свои шатры на широкой луговине между двумя речными руслами. Там пылали десятки костров, но почти все воины уже спали. Выставленные дозорные либо дремали на своих постах, либо завалились спать под кустами. Никто не опасался войска, которое отступало уже столько дней.
В шатре Леофрика, полководца, на награбленных шелковых коврах расположились начальники отрядов, попивали вино и обсуждали захват Эборакума, прикидывая, какие сокровища ожидают их там.
— Ты думаешь, Катон отступит к городу? — спросил Баский, младший брат Леофрика.
— Нет. Стен ему не удержать. Думаю, он разделит свое войско и пойдет к Виновии, пытаясь набрать воинов среди триновантов, но ничего у него не получится. Нам придется изрядно потрудиться, гоняясь за ним. Но ему конец. Идти-то ему некуда.
Внезапно ночь расколол рев трубы. Леофрик, пьяно шатаясь, высунул голову наружу и увидел хлынувших в его лагерь римских легионеров. Обомлев, он попятился и нашарил меч.
Сея хаос, дисциплинированные римские колонны двигались по лагерю. Воины выбегали из шатров и падали под беспощадными ударами мечей. Застигнутые врасплох готы, почти все без панцирей и щитов, отчаянно дрались в одиночку.
Легионеры Катона, заходя с левого фланга, начали поджигать шатры, бросая в них горящие факелы — ветер раздул пламя, погнал перед собой огненную стену.
На правом фланге отряд Агриппы прорезал ряды готов боевым клином, который точно наконечник копья нацелился на шатер Леофрика. Как ни был он пьян, готский военачальник, воин с большим опытом, сразу понял, сколь отчаянный маневр предпринял Катон, и понял, что еще может одержать победу. Он посмотрел вокруг, оценивая происходящее… Вот! Баский построил своих воинов в стену из щитов! Но им следует перехватить римский клин, остановить его, ринуться вперед самим. Огонь помешает римлянам соединиться, и они не смогут противостоять силам, настолько их превосходящим…
Это было последнее, о чем успел подумать Леофрик.
Темные глаза Катона оглядели поле сражения. Всюду валялись трупы. Некоторые обгорели дочерна в пламени, с ревом пронесшимся по шатрам, другие валялись там, где упали, сраженные мечами легионеров. Павших британцев сложили в спешно выкопанный ров. Готов, забрав их панцири и оружие, оставили воронью и лисам.
— Убито двенадцать тысяч врагов, — сказал Агриппа, молодой, но опытный воин. — Остальным никогда не создать новое войско.
Прасамаккус придержал лошадь. На севере виднелась полуразрушенная Стена Антонина, а перед ней бушевала битва. Тысячи бригантских воинов окружили войско готов: шла ужасающая резня. Ни намека на тактические маневры ни с той, ни с другой стороны — просто яростное беспорядочное мельтешение опускающихся мечей, топоров и ножей.
Бригант повернул лошадь. Его наметанному глазу было ясно, что в этот день победителей не будет.
Свернув на северо-запад, он направился к Каледонским горам.
В пути с ним ничего не случилось, хотя он встречал много беженцев и наслушался жутких рассказов о зверствах, чинимых вторгнувшимся войском.
На ночлег он остановился возле клубящегося ручья, а с рассветом начал взбираться к хижине, где в первый раз встретился с Кулейном лак Ферагом. Она не изменилась, а дым, поднимающийся из невысокой трубы, обрадовал его и успокоил. Он спешился, и тут из хижины вышел могучий великан с мечом в руке.
Прасамаккус захромал к нему, надеясь, что его почтенные годы и явное увечье рассеют опасения незнакомца.
— Кто ты, старик? — спросил великан, шагнув вперед и прижав острие меча к груди Прасамаккуса.
Бригант скосил глаза на лезвие, потом посмотрел в светлые глаза воина.
— Я не враг.
— Враги являются в разных обличиях. — Вид у воина был усталый, под глазами чернели круги.
— Я ищу юношу и девушку. Один друг сказал, что они должны быть тут.
— Какой друг?
— Его имя Кулейн. Он оставил их здесь, в безопасности.
Воин положил меч, повернулся и вошел в хижину. Прасамаккус последовал за ним. На узкой кровати лежал раненый. Бригант нагнулся над ним и увидел, что раны затянулись, однако лицо больного было землисто-серым, и дыхание казалось еле заметным. На груди у юноши лежал черный камешек с тончайшими золотыми прожилками.
— Он лежит так уже много дней. Я больше ничем не могу ему помочь.
— А девушка?
— Похоронена снаружи. Она погибла, защищая возлюбленного.
Прасамаккус уставился на лицо раненого — лицо Утера. Те же высокие скулы, тот же сильный подбородок, те же густые брови и прямой длинный нос.
— Магия почти исчерпана, — сказал Прасамаккус.
— Я так и подумал, — согласился великан. — Вначале камень был золотым с черными прожилками, но с каждым днем чернота ширилась. Он умрет?
— Боюсь, что да.
— Но почему? Ведь раны же заживают хорошо!
— Недавно я видел другого воина в таком же состоянии, — ответил бригант. — Мне сказали, что дух его покинул тело.
— Но ведь это то же, что смерть, — возразил Олег. — А мальчик жив.
Прасамаккус пожал плечами и взял руку Кормака за запястье.
— Пульс очень слабый.
— У меня есть похлебка, если ты голоден, — предложил Олег. Прасамаккус прохромал к столу и сел.
Когда они поели, бригант сказал:
— Благодарю тебя, Олег, за помощь принцу.
— Принцу?
— Он сын Утера, верховного короля Британии.
— Он говорил не как знатный человек.
— Да. Жизнь не позволила ему занять подобающее место.
— И мы ничего не можем сделать? — спросил Олег. — Я не могу с этим смириться.
— Не можешь и не должен, — произнес голос у них за спиной, и они обернулись к двери. Олег вскочил и потянулся за мечом.
— Оружие тебе не понадобится, — остановил его незнакомец, входя и закрывая за собой дверь. Он был высоким, широкоплечим, с бородой точно из золотых нитей.
— Ты помнишь меня, Прасамаккус?
Старый бригант замер.
— В тот день, когда Утер обрел свой Меч… ты был там, помогал Лейте. Но ты не состарился.
— Я был там. Теперь я здесь. Йоложи свой меч, Олег Хаммерханд, и приготовься отправиться в путь.
— Куда?
— На Хрустальный Остров, — ответил Пендаррик и вышел на поляну перед хижиной.
Олег быстро сотворил знак Защитного Рога и только тогда вышел из хижины следом за волочащим ногу Прасамаккусом. Пендаррик с помощью мерной палки тщательно рисовал мелом переплетающиеся треугольники вокруг центрального круга. Он взглянул на них, не поднимаясь с колен.
