Мелинда Мёрдок - Армагеддон у Весты

— Пусть уходят, — сказал он. — Мы и так как следует разбили им нос.

Барни недовольно заворчал, отпуская жертву. Вашингтон вынырнул из облака.

— Говорит «Орел». Командир, «Повстанец-1», ответьте.

— Слушаю вас.

— Спасибо, Бак, — сказал Вашингтон.

— Не стоит, — ответил Бак. — Кроме того, я сам в долгу. Меня ведь тоже поймали. Если бы не Барни, нам бы никогда не удалось выкарабкаться.

— Спасибо, Барни, — сказал Вашингтон. — Я твой должник.

— Мр-р-р, — смущенно прорычал пират.

Эскадрилья истребителей НЗО выстроилась за Баком, который, как ведомый, занял место у левого крыла Барни. Им удалось выбраться из капкана Далтона Гавилана только благодаря невероятному везению. Бак оглянулся на корабль Вильмы. Его нос виднелся почти у самого бокового иллюминатора. Плотный четкий строй вызвал в нем чувство какой-то особой уверенности. Он прочти потерял ее. Роджерс направил свой корабль на Базу «Спаситель-3», прислушиваясь к решению, рождавшемуся в его душе. Он ни в коем случае не должен был потерять ее снова. А для этого один путь — победить.

Элизабит терпеливо ожидала, когда Черненко ответит на ее тревожный сигнал. Сейчас он был рабом необъяснимой потребности людей, которую они называли сном. Он просыпался с трудом, и по опыту Элизабит знала, что лучше не прерывать этот его «сон» без крайней необходимости. Тревожное мигание красной лампочки на компьютерном пульте — вот все сигналы, которые она могла себе позволить. Она ждала, пока темнота ночи не сменится рассветом, забрезжившим в марсианском небе.

Черненко, который всегда просыпался рано, потянулся. Он просыпался медленно, позволяя знакомым звукам марсианского утра проникать в свое сознание. Он замигал, протер глаза, затем открыл их и сел в постели. Лампочка на пульте обратила на себя его внимание, и он нажал клавишу, расположенную у изголовья. В то же мгновение в его ногах материализовалась Элизабит, свернувшаяся, словно котенок-переросток.

В это утро внешность ее была немного экзотичной — кожа словно сливки и волосы цвета платины, лежащие на плечах тяжелым водопадом. Ее глаза были цвета синей китайской глазури и широко распахнуты, как у ребенка. Черненко нашел их привлекательными, и она понимала это. Элизабит подняла колени, демонстрируя изгиб своего бедра под ночной рубашкой. Под полупрозрачной тканью угадывались тени, подчеркивающие изгибы ее восхитительного голографического тела. Черненко, как она и предполагала, встретил ее улыбкой.

— Ну, мой компьютерный котенок, что там у тебя?

Элизабит оттопырила губки в капризной гримаске:

— Я обнаружила источник сбоев в системе РАМ-Главного.

Черненко выпрямился.

— Ты уверена?

— Я не имею привычки к необоснованным выводам, — возразила соблазнительная компьютерная красотка.

— Не имеешь, — ответил ее хозяин. — Я позаботился о том, чтобы в твою программу был заложен основательный блок проверки данных.

Элизабит кивнула. Движение это вызвало невинное следствие: лямка ночной рубашки соскользнула, открывая взору плечо и часть округлой груди.

— Я столкнулась с ним случайно, и он сразу же попытался скрыть свое происхождение, выдавая себя за программу безопасности. Я застала его практически врасплох, пока защитная оболочка была почти прозрачной.

— Ты проверила свое впечатление?

— Да. Он старался держаться на расстоянии, и я не хотела, . чтобы он заметил мой интерес к нему, но мне удалось выделить небольшую часть его опознавательного кода.

— Часть?

— Я установила, что у него два имени. Одно из них — Мастерлинк.

Элизабит перевернулась на другой бок, складки одеяла остались неподвижными, но голографическая ночная рубашка сползла с коленей вверх, открывая бедра.

— Обычно ты представляешь более полные данные, — сказал Черненко. — Я удивлен, Элизабит.

— Я сделала, что могла, — широко открывая глаза, проворковала она. Сегодня она появилась в одном из своих самых соблазнительных воплощений, которое особенно нравилось Черненко.

Черненко потер щеку, шурша отросшей за ночь щетиной.

— Ты добыла ценные, хотя и отрывочные данные, радость моя. Настолько ценные, что они могут укрепить мое положение, несмотря ни на какие кризисы с Землей. Однако я должен тебя просить выяснить вторую половину опознавательного кода этой программы.

Губы Элизабит сложились в очаровательную улыбку:

— Конечно, сэр, я сделаю это! Но мне придется действовать осторожно. Компьютерные организмы — особенно такие сложные — неохотно подпускают к себе посторонних. Я-то знаю!

— Организм? Это интересно. Ты можешь рассказать о нем?

— Нет. Мне не удалось установить конфигурацию ни одной из текущих программ, — Элизабит покачала головой и волосы рассыпались по ее плечам.

Черненко пристально посмотрел в синие глаза:

— Ты должна выследить его, Элизабит. Я уверен, что ты сможешь выяснить его имя.

— В далеком прошлом, — сладко потягиваясь, проворковала Элизабит, — существовали человеческие культуры, которые верили, что знающий имя человека обретает над ним власть.

Черненко усмехнулся.

— А с компьютерными организмами это несомненный факт, — подытожил он.

— Да, — ответила Элизабит. — И я сделаю все, что в моих силах, чтобы узнать его имя… Для тебя!

— Конечно, сделаешь, — сказал Черненко. — Но ты потревожила мой сон, попытайся теперь его мне вернуть.

— Конечно, как и всегда, — промурлыкала Элизабит.

Она поднялась на ноги и, спуская с плеч ночную рубашку, начала тихо напевать марсианскую колыбельную.

На другой стороне Марса, за пределами его атмосферы, Далтон Гавилан подсчитывал свои потери. Кейн поручил ему непосильную задачу, которую он выполнил, проявив блестящую изобретательность. Несмотря на всю эффективность проведенной операции, Роджерсу удалось ускользнуть, разрушив четыре его крейсера. Далтону пришлось оставить на поле боя свой флагман. Воспоминание обо всем этом заставляло самолюбие принца страдать. Он сидел в своей временной каюте на борту крупнейшего из оставшихся крейсеров, низко опустив голову. Его широкие брови были нахмурены, придавая лицу, с сердито сжатым ртом, жесткое выражение. В глазах светились искры холодной ненависти.

Сливки меркурианского флота были выставлены на посмешище пиратам и бунтовщикам. Он чувствовал, как при мысли об этом в его груди разгорается неукротимое пламя. Он ненавидел их, и особенно Бака Роджерса. Пират был всего лишь орудием Роджерса, и это само по себе было смешно и отвратительно, — профессиональный вор и убийца, прикрывающий свои грязные дела идеями борьбы за свободу.