Юрий Шушкевич - "Вексель Судьбы" (книга первая)

Однако важно не просто жить, то есть жить в смысле регулярно питаться, приобретать хорошую одежду и даже время от времени платить за приятелей в ресторане. Смыслом жизни должно являться творчество. Но творчество -- это категория высшего порядка, в которой труд неразрывно переплетается с удачей, поэтому далёко не факт, что соответствующие упражнения, когда человек обретает свободу и может посвятить им себя в полной мере, принесут результат. А в отсутствии результата без признания извне усилий и плодов творческого труда всякая творческая личность быстро закисает от ненужности.

И именно это закисание, похоже, составляло для Бориса главнейшую из проблем.

Однако время, Борис знал, у него пока есть. Сохраняется возможность начать другую жизнь. Имеются шансы состояться на одном из творческих поприщ. Присутствует даже возможность поразмыслить и повыбирать, на какое именно поприще ему следует вступить, невзирая на отнюдь не юношеский возраст. Всё снова впереди, и это прекрасно. Требуется только ненадолго остановиться и разобраться, что происходит внутри него. Чего желает сердце и к чему лежит душа. И отчего уже не первый день его обуревает, неудержимо усиливаясь к вечеру, глубокая щемящая тоска, как если бы он потерял навсегда что-то важное и сокровенное.

Почти всё последнее десятилетие Борис проёл на Кипре, где благодаря друзьям и своим многочисленным столичным связям он являлся управляющим нескольких десятков оффшорных компаний. В его задачи входили организация их юридического и бухгалтерского сопровождения, приём и пересылка корреспонденции недешёвой курьерской почтой, изредка -- представительство в судах и ещё реже -- управление счетами, которое продвинутые собственники компаний обычно предпочитали вести через интернет, но в отдельных случаях перепоручали ему.

Оффшорный кластер, в середине девяностых выглядевший едва ли не как полуподпольный вид бизнеса, очень скоро стал общепризнанным, престижным и желанным способом ведения дел. Не будучи финансистом и ровным счетом ничего не понимая в сложных экономических и финансовых вопросах, благодаря своей исполнительности и очевидной бесхитростности, Борис пользовался доверием и уважением у большого числа держателей оффшоров от Владивостока и до Калининграда. Многие из них, абсолютно не владея английским, были готовы платить по сто долларов за страницу перевода самых примитивных юридических бумаг и щедро гасили счета, которые Борис предъявлял по своим представительским затратам.

Имея чистый месячный доход от двадцати до тридцати пяти тысяч долларов, Борис как-то подсчитал, что через обслуживаемые им компании за год прошло почти двадцать миллиардов. В те годы он не испытывал проблем с подтверждением своей нужности и востребованности, и хотя подобная немного странная для недоучившегося режиссёра работа иногда откровенно становилась скучной и утомительной, он ею совершенно не тяготился. Даже когда не поступало никаких сигналов или знаков внимания от российских владельцев управляемых им компаний, он мог довольствоваться расположением и признательностью со стороны местных адвокатов и акаунтеров.

Однако после знаменитого кризиса 2008 года оффшорный бизнес стал клониться к упадку. Средние и "чуть выше среднего" предприниматели, обеспечивавшие Бориса работой, один за другим начали разоряться и закрывать счета, а оставшиеся на плаву отечественные гиганты к тому времени уже завели на острове Афродиты целый штат собственных представителей. Более того, Борис обратил внимание, что очень скоро из всех знакомых ему людей в этом непыльном бизнесе вдруг не осталось почти никого, а на их место заступили какие-то серые и скучные функционеры, одинаково неважно разговаривающие на иностранных языках и предпочитающие весёлым и шумным обедам в ресторанах поглощение пищи в своих наглухо закрытых апартаментах и отчего-то -- обязательно и всегда и с умопомрачительным количеством дорогущего шотландского виски.

В начале лета 2010 года, обнаружив, что после оплаты жилья и прочих расходов от уменьшавшегося месячного содержания у него стало оставаться на жизнь менее тысячи долларов -- сущий мизер, -- Борис твёрдо решил завязать с этой работой и вернуться в Москву. И даже если бы дела на Кипре вновь пошли в гору, возвращаться туда не стоило бы по-любому: после кончины родителей образовалась масса забот с оформлением наследства и содержанием давно не ремонтировавшихся и ветшающих на глазах дачи и квартиры. Нехорошим дополнением к этим проблемам стали и неприятности у его сестры. Сестра была моложе Бориса почти на пятнадцать лет, по своей девичьей глупости пожелала стать певицей и на этом поприще вляпалась в какую-то тёмную и не очень хорошую историю.

Пролистывая в памяти эпизоды прошедших лет без напряжения и ностальгии, по пути к Пушкинской площади он некоторое время постоял возле книжной витрины с яркими и странно похожими друг на друга обложками. За стеклом красовались яркие альбомы с сокровищами всевозможных галерей, чрезмерно иллюстрированные детские сказки и бесчисленные детективы. Борис с досадой подумал, что книгоиздание необратимо перетекло от поисков новых смыслов и форм к эксплуатации ограниченного числа тем, полюбившихся публике. "Интересно, -- подумал он, -- ведь в издательствах сидят не самые глупые люди, неужели им не противно издавать одно и то же? В газетах и журналах, когда перепечатывают всякие бредни про инопланетян или конец света, выдерживают, по крайней мере, паузу от месяца до года. А вот ведь было бы неплохо, чтобы в качестве паузы кто-нибудь из них напечатал бы меня..."

Но, едва подумав об этом, он тотчас же испытал внутреннее смущение от наивной бессмысленности последней идеи.

Он решил растянуть заказанные сто пятьдесят граммов водки на семь маленьких стопок, чтобы хмель не ударил в голову разом, а растекался бы медленно и приятно, как если бы он пил хорошее кипрское вино. Борис давно стал заложником своих приобретенных на Средиземном море гастрономических пристрастий, и ароматный сочный тунец, приправленный веточкой базилика, был данью это слабости. Но в то же время пить тёплое южное вино в ещё не прогревшейся после на редкость холодной зимы сырой и неопрятной весенней Москве было дурным тоном. Ещё менее допустимым представлялось ему пить вино, предназначенное для праздника или доброй дружеской беседы, в минуту грусти и не проходящей внутренней тревоги.

Заказанная Борисом водка, кроме полного соответствия климату и окружающей обстановке, была замечательна ещё и тем, что избранный им формат уединения нисколько не противоречил её исконной природе. Если при употреблении вина во время приятного и шумного застолья последнее не более чем смачивает горло и развязывает язык, а воодушевление, страсть и жар приходят сами по себе -- от удачно ли изложенной в разговоре мысли, от восторга внезапного озарения или от комфорта внутреннего согласия, то водка лаконична и немногословна. Она не дарит новых мыслей и чувств, скорее -- она отключает прежние. Глоток водки бесстрастен и скор, в нем нет ни аромата, ни вкуса, нет абсолютно ничего того, что могло бы пробуждать чувства и воскрешать воспоминания. Семь маленьких стопок как семь точных выстрелов: с каждым падает, вышибается из памяти флажок, выставленный на месте очередной беспокойной мысли, и безо всякого огня становится теплее в душе, как понемногу теплеет в неотапливаемой комнате от одних лишь прекратившихся сквозняков.