Юрий Шушкевич - "Вексель Судьбы" (книга первая)

-- ГИП ведь умер на прошлой неделе! Теперь я всё понял! Мы ведь ездили на похороны! Молодой был такой, ещё говорили, что отравился колбасой на рыбалке... Неужели...

-- Кто такой ГИП? - поинтересовался Алексей.

-- Главный инженер проекта... Неужели...

-- Что -- неужели? Неужели отравленную колбасу подсунули?

-- Я не знаю... Честное слово не знаю!

-- Ну, ладно... ишь ты, честное слово! Не знаешь, так и не знай, бог с тобой. А вот кто из вас мне расскажет, как вы это так легко разыскали своего таджика среди помойки?

-- По мобильнику по его, -- охотно откликнулся паренёк. -- Что тут искать -- шлёшь знакомым ментам нужный номер, и они дают наводку.

-- Интересно, -- вернулся к допросу майор. -- И эти менты что -- они всем так готовы помогать?

-- Ну да... нам -- всегда. У нас же ведь серьёзная организация... И в других вопросах они нам помогают. А что?

-- Да ничего. Только у нас, обращаю внимание, организация тоже серьёзная. Проверь-ка, Алексей Николаевич, как эти двое закреплены в своих креслах, да давай-ка с Лютовым вопрос решим. Время выходит.

Алексей, скорбно покачав головой, в очередной раз вставил кляпы охраннику и водителю, вернулся к Лютову, энергичным рывком заломив тому руки за спину и туго стянув бечевой его мягкие, рыхлые кисти. Внезапно начальник стройки запричитал, срываясь на дискант:

-- Товарищи! Товарищи дорогие! Ну что же вы так... без суда!... Так же нельзя, товарищи, отдайте меня под любой суд, я за всё отвечу! Только не убивайте, не убивайте меня, я вас умоляю!

И с этими словами Лютов, со связанными за спиной руками, рухнул на колени. Его подхватили под плечи и поволокли на улицу, с помощью клина крепко затворив дверь в комнату, где остались сидеть арестованные охранник и водитель. По дороге Лютов стонал и пытался что-то рассказать о каких-то важных столоначальниках из префектуры и мэрии, которым он якобы должен был отдать большую часть украденных на арматуре денег, но поскольку на открытом пространстве его голос мог привлечь внимание, ему тоже вставили кляп. Лютова отвели в заросшую прошлогодними репеями балку, где находился водоём, из которого они черпали воду, крепко прикрутили к берёзе и завязали платком глаза. В напряженной вечерней тишине было лишь слышно, как разливается из кармана бывшего начальника жизнерадостная трель радиотелефона.

...Спустя десять минут из бывшей железнодорожной будки выдвинулись двое высоких молодых людей в хорошей одежде и дорогой обуви, один в шляпе, другой в кепке, с саквояжем и дорожной кожаной сумкой коньячного цвета через плечо. Следом за ними последовал смуглый низкорослый человечек в неопределённой одежде. Поднявшись на насыпь, двое остановились и обвели прощальным взглядом свой недавний приют со стоящим неподалёку большим чёрным автомобилем.

-- Хорошая, должно быть, машина, -- сказал Алексей. -- "Land Cruiser". Действительно, сухопутный крейсер!

-- Может, заберёте, а? -- предложил таджик. -- Я знаю ребят на авторынке, которые перебьют номера и сделают вам новые документы.

-- Мы кражами и мошенничествами не занимаемся, -- сурово ответил Петрович. -- Ты же сам видел, что до добра это не доводит.

-- А вы Лютова застрелили? -- неожиданно спросил таджик.

-- Нет, конечно. Пусть живёт, и те двое, что приехали с ним вместе, тоже пускай живут. Если, смогут, конечно.

-- Зря... я бы застрелил.

-- Я тебя не понимаю, Фирик, -- возразил Здравый. -- Ты же сегодня второй раз, можно сказать, родился, поэтому прежде всего должен радоваться жизни, а не вспоминать прошлые обиды. Да и мы же, как ты теперь хорошо видишь, отнюдь не кровавые палачи. Тоже, можно сказать, жизни радуемся вместе.

-- Да, но они же вернутся на стройку и снова всё продолжится.

-- Не продолжится. Они такое на очной ставке понавыкладывали, что теперь либо друг друга сдадут, либо сожрут с потрохами.

-- Парнишку жалко, -- заметил Алексей. -- На нём ведь крови нет.

-- Да, из этой компании он мне наименее неприятен. Но тоже, заметь, не дитя безвинное -- многое ведь знал, а молчал. Через пару годков стал бы он по такой своей жизни вторым Лютовым.

-- Не помрут они там, привязанные? -- неожиданно поинтересовался подобревший Фирик.

-- Исключено, -- уверенно ответил Алексей. -- С ними три радиотелефона и навигационное устройство в автомашине. Уже сегодня их друзья из полиции запеленгуют их и освободят. А может быть, они уже сейчас едут сюда во всеоружии. Поэтому нам следует поспешать.

Они ускорили шаг, и вскоре из-за поворота железнодорожной ветки показались станционные пути, на одном из которых стоял, полностью перекрывая вид на пристанционную улицу, длиннейший товарный состав.

-- Ну что ж, Фирик, ты же Кулик! -- произнёс торжественно Алексей. -- Паспорт тебе вернули, угрозу жизни отвели. Теперь куда будешь двигать -- к невесте в Дрогобыч?

-- Да, туда, конечно. Но пока надо где-то здесь найти работу, я же не могу ехать совсем без денег.

-- Пока ты будешь зарабатывать, хохлушка твоя за другого выйдет. Так что, гляди, -- может, останешься насовсем в России?

-- Нет, я в Украину хочу, в Дрогобыч. Там тепло, и люди там добрее.

-- Ну, в Дрогобыч так в Дрогобыч! И в самом деле, нечего тебе по стройкам и рынкам шататься. Держи! -- и Алексей протянул Фирику толстую пачку зелёных американских банкнот.

-- Это -- всё мне? -- ошалело произнес таджик.

-- Не совсем. Эти деньги мы изъяли у Лютова и будем считать, это зарплата твоя и твоих сгоревших товарищей. Поэтому сам разделишь и вышлешь их семьям. Договорились?

-- Смотри, не напутай со счётом, -- предостерёг Петрович. -- А то -- ты же сам говорил: адат и шариат. Это тебе не с нами язык чесать!

-- Да что вы, товарищи! -- радостно и взволнованно произнёс Фирик, принимая деньги. -- Я всё разделю и отошлю их родным. Да и не в шариате дело. Я ведь ни в кого и ни во что теперь не верю. Наверное, я атеист.

-- Ну, напугал безбожника! -- усмехнулся Здравый. -- Хотя -- это как ещё посмотреть, безбожник я или нет. Куличи от тётки каждую Пасху получал. Только в тридцать восьмом остался без куличей, так как тогда шестидневку объявили сплошь субботником, и тётку припахали.

Услыхав про тридцать восьмой год, Фирик изумлённо вытаращил глаза. Петрович с сожалением подумал, что отныне ему не просто придётся тщательнее следить за языком, а тоже учиться жить с чистого листа...

Алексей же подумал, что далёкая и тёплая Галиция, отложившаяся от Киевской Руси к Западу задолго до нашествия Батыя, должна, наверное, и сейчас являть собой что-то вроде моста между мирами Запада и Востока, столь непохожими и одновременно столь волнительно тяготеющими один к другому. И если в конце тридцатых местом встречи этих двух миров представлялась ему советская Москва, намеревавшаяся положить начало новому порядку вещей, то теперь он интуитивно ощущал, что за прошедшие годы граница между ними могла вернуться туда, где она всегда была раньше и куда столь страстно и неумолимо рвался из России этот странный восточный человек...