Фрэнк Херберт - «Если», 1994 № 08

Этот кодекс позволяет выжить. Суть его в уважении к прошлому и вере в будущее. Обратись к потоку, который дал тебе жизнь, и, когда наступит время, сам породишь нечто большее.

Помоги человечеству, Джерри, оно тебе и отец, и мать — ты ведь не знаешь своих родителей. И человечество породит подобных тебе, и ты больше не будешь один. Помоги им взрасти, помоги им выстоять — и ваш род умножится. Ведь ты же бессмертен, Джерри. Бессмертен уже теперь. И когда вас станет много, твоя этика сделается их моралью.

Я был чудовищем, но я познал законы морали. Ты тоже чудовище. И дело лишь за твоим решением.

Джерри пошевелился.

Гип Бэрроуз замер.

Джерри застонал и слабо закашлялся. Ладонью левой руки Гип откинул назад вялую голову. И приставил острие ножа прямо к горлу Джерри.

Тот неразборчиво забормотал. Гип проговорил:

— Не дергайся, Джерри. — Он легко надавил на нож, тот промял кожу глубже, чем этого хотел Гип: отличный нож.

Губы Джерри улыбались — их растягивали напряженные мышцы шеи. Дыхание, свистя, пробивалось снова сквозь напряженную улыбку.

— Что ты собираешься сделать?

— А что бы ты сделал на моем месте?

— Снял бы повязку. Я ничего не вижу.

— Все, что необходимо, ты увидишь.

— Бэрроуз, освободи меня. Я тебе не причиню вреда. Обещаю. Я ведь многому могу научить тебя, Бэрроуз.

— Убить чудовище — дело, отвечающее нормам морали, — заметил Гип. — А скажи-ка мне, Джерри. Правда ли, что ты можешь прочесть все мысли человека, заглянув в его глаза?

— Отпусти меня, отпусти, — пробормотал Джерри.

Повязка упала, оставив одно изумление в этих странных круглых глазах. Достаточное, куда более достаточное, чтобы прогнать всякую ненависть. Гип бросил нож, звякнувший об пол. Удивленные глаза последовали за ним, вернулись… Зрачки готовы были уже закружиться.

— Ну, — тихо проговорил Гип.

Не скоро Джерри вновь поднял голову и встретился с Гипом глазами.

— Привет, — проговорил Гип.

Джерри вяло поглядел на него:

— Убирайся ко всем чертям, — пробормотал он.

Гип неподвижно сидел.

— Я мог бы убить тебя, — проговорил Джерри. Он открыл глаза пошире, — мне и сейчас нетрудно это сделать.

— Ты же не стал убивать, — Гип поднялся, нагнулся к ножу и подобрал его. Потом вернулся к Джерри и перерезал путы. Затем снова сел.

Джерри проговорил:

— Никто… никогда… — он покачал головой и глубоко вздохнул. — Мне стыдно, — прошептал он. — Никто еще не заставлял меня почувствовать стыд. — Он поглядел на Гипа, и изумление вновь вернулось в его глаза. — Я знаю так много. Могу разузнать все обо всем. Но я никогда… как тебе удалось все это обнаружить?

— Я попался так же, как и ты, — отвечал Гип.

— Этика не набор фактов. Это образ мышления.

— Боже, — проговорил Джерри, пряча лицо в ладонях. — Что я наделал… а что мог бы сделать.

— Что можешь сделать, — мягко поправил его Гип. — Ты уже расплатился за прежнее.

Джерри оглядел огромную стеклянную комнату и все, что стояло в ней, — массивное, дорогое, богатое:

— В самом деле?

Гип поднялся:

— Схожу-ка лучше к Джейни. Она боялась, как бы я тебя не убил.

Джерри молчал, пока Гип не оказался возле двери. А потом произнес:

— Не уверен, кажется, все же убил.

Гип вышел.

Джейни с близнецами сидели в крохотной прихожей. Когда Гип вошел, Джейни шевельнула головой, и близнецы исчезли.

Гип проговорил:

— Я хотел, чтобы и они знали.

— Говори, — отвечала Джейни, — они и так узнают.

Он сел возле нее. Джейни сказала:

— Так ты его не убил…

— Теперь с ним все будет в порядке, — отвечал Гип, поглядев ей в глаза. — Ему стало стыдно.

Она, словно в шаль, закуталась в мысли.

— Вот и все, что я мог сделать. А теперь я ухожу, — он глубоко вздохнул. — Много дел. Надо разыскать пенсионные чеки. Подыскать работу.

— Гип…

— Да, Джейни.

— Не уходи.

— Я не могу остаться.

— Почему?

— Я не могу стать частью вашего целого.

Она проговорила:

— У Homo gestalt есть и руки, и голова, и воля. Но человека человеком делает то, чему он выучился, чем обладает. В раннем детстве этого не приобретешь, такое случается после долгих проб и ошибок. И становится частью его самого до конца дней.

— Не знаю, что ты хочешь сказать. Ты имеешь в виду, что я могу стать частью?.. Нет, Джейни, нет, — от ее улыбки нельзя было укрыться. — Так какой же частью? — озадаченно спросил он.

— Будешь докучливым надоедалой, напоминающим о правилах хорошего тона, — знатоком этики, способным преобразить ее в привычную мораль.

Не было испуга, только радость, и в Джерри перетекали токи, улыбки, блаженство, и он отвечал, не ведая страха. А над всем этим только: «здравствуй, здравствуй».

Все они были молоды, пусть и не столь юны, как сам Джерри. И молодость эта ощущалась в силе и упругости мысли. Да, воспоминания кое-кого из них человеку показались бы довольно необычными, но, с точки зрения вечности, они были юны и бессмертны.

Был среди них и тот, кто напевал мелодии папаше Гайдну, и тот, кто представил Уильяма Морриса семейству Россетти. И словно сам Джерри увидел Ферми, склоняющегося над следом, оставленным на фотопластинке делящимся ядром, и девочку Ландовскую, слушающую клавикорды, задремавшего Форда, которому снятся люди возле поточной линии.

Задать вопрос значило получить ответ.

— Кто ты?

И Джерри увидел себя атомом во Вселенной, а свой Gestalt — молекулой. А рядом другие, другие… атомы, молекулы, клетки, слившиеся в нечто огромное, непостижимое — чем должно еще только стать человечество.

И он почувствовал трепет и благодарность — все-таки человеку еще будет за что уважать себя.

И он простер руки, и слезы хлынули из его странных глаз.

— Спасибо, — вымолвил он. Спасибо, спасибо.

И в смирении занял предуготованное ему в мире место.

Андрей Бугаенко

НЕ НАСТУПАЙТЕ НА ПЕРСОНАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО

Сложный и неоднозначный роман Т. Старджона, вызвавший массу прямо противоположных трактовок в американской прессе естественно, не сводится к одной идее.

Для комментария редакция журнала решила выбрать тему социализации личности, явственно звучащую в романе.

Некий «сверхколлектив», представляющий собою единый организм, мучительно ищет самоопределения.