Олег Рой - Три краски

Под Новый год Лариса получила от родной телекомпании подарок – набор красок для волос. И хотя ей как самой отстающей сотруднице подсунули бракованную упаковку, девушка не обеспокоилась качеством косметики. Все знают: по натуральному цвету волос многое можно сказать о характере человека. Думала ли Лара, что окрашивание в черный повлечет глубинные изменения и темперамента, и образа жизни! Не нарадуется теперь начальство успехам своей журналистки. Счастлива и она сама: не зависит от мужского внимания, чувствует в себе самодостаточность. Но в коробке осталось еще две краски – блонд и рыжий. Каких чудес ждать от их использования?

1.0 — создание файла

Олег Рой

Три краски

© Резепкин О., 2013

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Глава 1

Из дневника Джона Хемистри

10 октября 2011 года

…Моя Эмми… она меняется! Она становится другой! Я не могу поверить своим глазам, но она вышла оттуда! Она поняла, как нужно это сделать! Еще вчера, когда я открывал дверцу, Эмми пристально за мной наблюдала. Я заподозрил, что это внимание неспроста, но после решил, что ошибся, принял желаемое за действительное. А сегодня… Она сама отворила дверцу и совершила все именно так, как делал я: повернула ключ, при этом слегка приподняв засов! Неужели это действие вакцины? Неужели это сделал я?! Да, совсем забыл написать, кто я – ведь это важно, в случае если мои эксперименты удачны, страна… (зачеркнуто) мир должен знать своих героев!

Меня зовут Джон Хемистри, я ученый. Числюсь в штате косметического холдинга, по известным причинам не буду называть его полностью.

А Эмми – это моя любимая!

Моя подопытная мышь.

Я назвал ее по имени одного очень дорогого мне человека, но об этом потом.

15 октября 2011 года

Она уже свободно выходит из клетки. Сама отворяет засов, сама затворяет. Странно, она даже не пытается убежать. Вчера Эмми подбежала ко мне и внимательно следила за тем, как я работаю. Мне показалось, что она изучает алфавит. Может ли моя милая крошка что-то понимать, ведь она всего лишь мышь? Я решил поставить научный эксперимент. Сейчас сделаю табличку с надписью: «Кнопка вызова – нажать, когда хочется есть» – и повешу ее в клетке. Там же установлю кнопку. Смешно, но мне хочется верить, будто что-то получится…

17 октября 2011 года

Мои ожидания тщетны. Она не нажимает на кнопку. Впрочем, это отнюдь не странно, чего я мог ожидать от мыши – разве она научится читать? Даже человек вряд ли бы смог освоить чтение самостоятельно, основываясь только на наблюдениях. Тут нужен учитель. Боже мой, о каком учителе я пишу, когда речь идет о простой серой мыши?! Я, наверное, схожу с ума – с утра до ночи сижу над формулами, мне даже по ночам снятся цифры. Стоит меньше работать. Впрочем, надо дать Эмми алфавит, чтобы знать, что я хотя бы пытался.

21 октября 2011 года

Не могу описать, какое волнение я сейчас испытываю. Сегодня утром, как обычно, пришел в лабораторию и долго сидел, изучая свою вакцину. Я придумал некую композицию, которая может изменить ее, и, возможно, в таком виде вакцина даст больше результатов (по известным причинам не стану писать ее формулу здесь). Я был так занят, что, признаюсь, совершенно позабыл насыпать в кормушку Эмми свежих зернышек, как делал обычно каждое утро. Вот я сидел и думал и вдруг услышал звук, настолько резкий и неожиданный, что подпрыгнул. От волнения у меня задрожали руки. Они дрожат и до сих пор – ведь это была Эмми! Она нажала на кнопку! Нет, я знал, я верил, я надеялся. ведь не зря я подкинул ей уменьшенную копию алфавита. Я даже видел, что она листает его, но умение читать недоступно даже обезьяне! Невероятно! Я, конечно, сразу же подбежал к клетке и дал Эмми поесть. А еще погладил по шерстке. И мне показалось, что ей приятно!

23 октября 2011 года

Она действительно читает. Я сделал три таблички: «Нажать один раз, если хочется есть», «Нажать два раза, если хочется пить», «Нажать три раза, если хочется получить палкой по голове». И, что удивительно, трехразовый сигнал не прозвучал еще ни разу. Зато по одному-два раза она нажимает постоянно. Из-за этого дурацкого эксперимента Эмми стала поправляться, а я – худеть, для меня уже невыносимо бегать к клетке и обслуживать эту мышь. Я начинаю подумывать о смене объекта эксперимента. Вчера завел вторую особь, назвал ее Кристи. Это тоже самка. Теперь она сидит совсем близко к Эмми, их разделает только стенка, и, похоже, Эмми это не по душе – по крайней мере, она периодически забрасывает свою соседку семечками. Я пока не спешу ставить эксперименты над Кристи, надо полностью изучить, что происходит с Эмми. Она опять нажала на кнопку, пойду дам ей поесть.

30 октября 2011 года

Умна, хитра, властна – такой стала Эмми после того, как я втер в ее шерстку эту вакцину. Это величайшее открытие! Я, конечно, мог бы прямо сейчас раскрыть свои карты и получить огромные средства на развитие проекта, но не хочу торопиться – возможно, есть побочный эффект, который до сего момента еще не обнаружился. В таком деле спешка неуместна. Нельзя зазнаваться, хотя я (чего скрывать) уже начал прикидывать, на что потрачу Нобелевскую премию. Разве мама могла представить, что я вознесусь на высоты науки?! Мама… Даже ей я не могу пока рассказать про свое изобретение, к тому же она меня не поймет, ведь она не ученый, не физик, не химик и даже с косметическим холдингом, в котором я работаю и имени которого по известным соображениям не называю, никак не связана. Увы, обстоятельства сложились так, что моя мама – обычная уборщица, подметающая улицы Манхэттена. А папа… Кто его знает, какой он? Он бросил маму еще тогда, когда я только-только стал заявлять о себе в ее чреве. Мама говорит, что он, наверное, теперь поэт или певец, потому что уж очень хорошо пел дифирамбы. А еще, возможно, бегун, потому что, узнав о ее беременности, едва не позабыв подхватить собственные трусы, бежал так быстро, что за ним не угнался бы даже чемпион по бегу.

Пока я был совсем маленьким и спрашивал про папу, мама отмахивалась, говорила, что он уехал далеко-далеко, на необитаемый остров. И с тех пор в моем сознании отец предстает передо мной худым, бледным, кареглазым (прям как я), с развевающимися от ветра курчавыми черными волосами. Он нагишом бегает по песчаному берегу среди пальм и пышной растительности и при этом умудряется петь нечто вроде: «О соле, о соле миа!..»

Я пишу какие-то глупости, должно быть, но это Эмми загоняла меня до сумасшествия. Кстати, о ней – я сделал четвертую табличку: «Нажать четыре раза, если потребуется помыть посуду после еды», – и теперь, каждый раз после того, как Эмми поест, она нажимает кнопку четыре раза. Мне кажется, она издевается надо мной – на ее усатой мордочке появляется подобие ухмылки. Я подумываю провести трубопровод с маленьким краником в клетку, чтобы Эмми смогла сама мыть за собой посуду.

14 ноября 2011 года

Нет, она вконец загоняла меня. Крис дрожит от страха, когда Эмми к ней приближается. Уж не знаю, чем та ее запугала. Она все меньше походит на мою Эмми, ту, ради которой я дал имя милой мышке. С Эмми (вернее, лучше написать Эмили, чтобы различать их) я познакомился в колледже. Она стала для меня единственным другом, кроме нее, никто мне не был нужен.

И вот как это случилось.

Надо сказать, со мной в принципе никто и не общался – это все из-за того, что я не такой, как все. Уж так вышло, что у беспутного отца и матери, которая способна только мести тротуары, родился сын гений. Я это пишу не потому, что самолюбив. Напротив, все свое сознательное детство я пытался доказать обратное – что я такой, как все. Но, увы, гениальность скрыть невозможно. Уже в четыре года я ремонтировал бытовую технику – начал со светильника, а затем разобрал все, что было в доме. Ко мне шли соседи с утюгами и чайниками, тостерами и прочей кухонной ерундой. К восьми годам я освоил весь школьный курс по математике, физике и прочим точным наукам.

Я не гуманитарий и, возможно, даже сейчас пишу с ошибками. Но на орфографию мне наплевать, тем более когда одним глазом я подглядываю за своей умной мышью, моющей посуду. В общем, к тому времени, как я пошел в колледж, я знал больше, чем многие профессора. Меня сразу же поразило то, с каким усердием мои одноклассники отмахиваются от науки: казалось, они пришли сюда не для того, чтобы учиться, а для того, чтобы всеми силами противостоять учению. Они проказничали, писали девочкам любовные записки, носились как сумасшедшие по коридору во время перемены, напоминая скорее стадо орангутанов, чем представителей homo sapiens. Для меня такое поведение было несвойственно. Я сидел над книгами, тренируя свой пытливый ум, а потому оставался в одиночестве. Я чувствовал себя отвергнутым и в то же время понимал, что это – ерунда, что я гораздо выше моих собратьев по колледжу, но отнюдь не по разуму, я способнее, чем все они, вместе взятые.