Анатолий Фисенко - Галактика 1995 № 2

Я побарабанила в обшарпанную дверь и отступила, поудобней взявшись за сымпровизированную дубинку. Мало ли… Стук отозвался эхом внутри здания, скоро дверь скрипуче приоткрылась и в образовавшейся щели засветлела человеческая фигура, потом появилась дрожащая рука с горящей свечой. Ее держал старый отталкивающего вида лысый горбун с длиной неопрятной бородой, росшей от ушей, с неестественно румяным и морщинистым, как печеное яблоко, лицом и скрюченными руками, напоминающими когтистые лапы. Одежда казалась сплошным ворохом вонючих лохмотьев.

— Вы кто? — проскрипел раздраженный голос

— Знакомая мистера Холта, — заспешила я, чувствуя себя идиоткой. — Он должен быть у вас. Мы за розами… Простите, ради бога.

— А, Сильвия, — голос потеплел. — Иеремия отлучился, скоро вернется. Прошу.

Дверь приглашающе распахнулась и я прошла внутрь, отбросив уже ненужный сук. Сразу за порогом находилась маленькая грязная прихожая с осыпавшейся штукатуркой и мусором на полу, а пахло явно выгребной ямой.

— Отдохнете с дороги или сразу посмотрите товар? — с лихорадочным радушием осведомился старик, поднося свечу почти к моему лицу. Я заслонилась ладонью и недовольно поморщилась:

— Товар, чтобы утром откланяться. Все равно не усну.

— Что ж, придется без помощника, — он указал в темный зев коридора и через секунду тот заглотнул нас. Возможно, это были остатки недавно пережитого ужаса, но все на пути вызывало неподдельное отвращение, неприязнь и даже новый потаенный страх, — казалось, окружающая атмосфера дышала гнетущей порочной древностью: трещины в стенах, трухлявые дверные косяки, неопрятная грубость мебели. Во всех встреченных комнатах словно навеки поселился гнетущий запах затхлости и смрада.

— Мы ждали вас позже, — продолжал бубнить горбун слабым голосом, преисполненным льстивым слащавым уважением и, похоже, показным гостеприимством, одновременно забегая вперед и по-собачьи заглядывая в глаза. По стенам кривлялись безобразные тени, точно демоны, преследующие души грешников. Я прижимала к груди сумочку и готовилась в любой миг встретить визгом неведомую опасность. Но мы действительно пришли в оранжерею — длинное серое помещение с буйной неразберихой растений.

— Днем здесь красивее, — вздохнул старик, зажигая светильники на столах. Нет сил заниматься по-настоящему, годы не те. Если б не племянник-ассистент…

— А где он?

— На охоте. Любитель, знаете ли.

— Сейчас? На сов?

— Ночью самый улов, — он как-то странно искоса взглянул из-под белесых бровей и его тонкие бледные губы искривились в мимолетной улыбке, создавая впечатление о довольно игривом расположении духа.

— Искомое в том углу. Любопытствуйте, как говорит мой племянник.

Я и сама уже заприметила у стены ящики с десятками голубых роз, подошла ближе и восторженно ахнула. Какая прелесть! Крупные, сочные, яркие — несомненные уникумы, оправдывающие любую авантюру. Я ласково погладила лепестки и повернулась к старику, скромно ждущему заслуженных похвал.

— Как вы ухитрились вывести такой сорт? Селекция?

— Ничего сложного: кое-какие редкие ингредиенты плюс немного волшебства.

— Да, каждый садовник — чародей. А почему скрываете здесь? Получили бы кучу призов.

— Слава — тлен. Знаете их название? «Кровь Цтулху».

— Кого? — удивилась я.

— Он царил в незапамятные времена, еще до динозавров, вместе со Старшими богами: Хастуром, Йог-Сатотом, Шуб-Ниггуратом и Ноярлатхотепом, которым в свою очередь подчинялись другие могучие существа, — охотно пояснил горбун. — Тогда планету покрывали только голубые цветы, занесенные звездным ветром. Потом вторглись новые боги, более слабые, зато многочисленные — и после грандиозных битв священный город Старших Р'льех погрузился на океанское дно. Цтулху забыли, но не все — его мощь возродится, приумножиться… Йог-Сотот Неблод Цин!

Его речь стала бессвязной и громкой. Я слушала с возрастающим беспокойством и, несмотря на стены, ощущала жуткое давящее вторжение губительного противоестественного зла. Потом он, словно очнувшись, замолчал и откашлялся:

— Ваш друг задерживается, когда вернется — позову. Отправляйтесь-ка почивать.

— Ладно, — согласилась я, решив не раздражать странного селекционера. — Но прежде договоримся о стоимости роз.

— Цена? Не деньгами.

— А чем? — насторожилась я, непроизвольно попятившись. Сексуальный маньяк?

— Хе-хе, не тем, о чем подумали, душечка, не обольщайтесь. Впрочем, договоримся. Кстати, вы действительно сирота?

Он провел меня в небольшое мрачное помещение с низким потолком, едва освещенное пробивающимся сквозь запыленное окно лунными лучами и обставленное незамысловато и даже примитивно: кровать, комод, стол.

— Располагайтесь, а мне надо приготовиться для, гм, работы — я ведь и хирург по совместительству, и скульптор, и мясник, хе-хе. На ночь выпускаю в доме волкодава — от воров — поэтому запру вас, иначе загрызет.

Он улыбался, но только губами, глаза оставались колючими и злыми. Потом дверь захлопнулась, повернулся ключ в замке и послышались затихающие шаркающие шаги. Я так и не успела спросить про Элизу, может и к лучшему — сегодня урожайный день на оригиналов. Легла не раздеваясь, несмотря на усталость, веки не смыкались, вероятно, не из-за холодного и жесткого ложа, а от гнетущего и зловещего климата вокруг, затаившегося в обреченном ожидании рокового конца. Все было очень загадочно. И где Иеремия? Пригласил, а сам…

Я встала с заскрипевшей кровати и подошла к двери. Собака? Возможно. Но ее ли бояться? Надо внимательно обыскать комнату, а то в полночь вдруг откроется лаз и появится садовник с тяпкой. Как начнет окучивать…

Окна не открывались, рамы оказались наглухо забиты ржавыми гвоздями, в комоде и за ним — пыль и паутина, пустоты в стенах не прослушивались. Нигде ничего, хотя одна занятная вещица нашлась под стулом — шпилька. Женщина? Почему-то вновь вспомнилась Элиза. Подожду-ка приятеля в другом месте, подальше.

Я взяла простыню просунула в широкую дверь под дверью, затем шпилькой протолкнула ключ в замочной скважине наружу. Он упал на материю, я втянула ее вместе с ним в комнату, отперла замок и выглянула в коридор. М-да, свечка не помешала бы, но скоро глаза привыкли к полумраку и я осторожно двинулась вперед, трогая боковые двери — все закрытые. Трофейный ключ отворил некоторые — комнаты оказались пустыми, не жилыми, иногда вовсе без мебели. Наконец, попалась неплохо обставленная: гардины на стенах и окнах, дорогие кресла, картины, мраморный стол, на котором возле лампы беспорядочной грудой валялись старинные книги в переплетах из толстой кожи. Я закрылась изнутри, с некоторой опаской приблизилась к нему и прочитала тисненные золотом буквы: «Некрономикон», «Седьмая Книга Моисея», «Пнакотические Рукописи», «Неведомые культы»… Библиотека? За ближайшей гардиной виднелась еще одна приоткрытая дверь, лестница за которой почти отвесно вела вниз. Гм, в подвале меня вряд ли сообразят искать, а утром сама посмеюсь над ночными страхами и даже извинюсь перед желающими — пока же останусь глупой трусихой. Дурной дом, скверное место. Я взяла лампу, зажгла лежащими рядом спичками и стала осторожно спускаться по выщербленным ступеням, таким крутым, что приходилось старательно выбирать место, прежде чем поставить ногу. Спуск продолжался долго и я уже засомневалась: не вернуться ли, но неожиданно низвержение в бездну завершилось, передо мной оказался обширный подвал, наверняка переделанный из естественной пещеры. На стенках и потолке виднелись таинственные знаки и морды отвратительных неведомых существ, а в дальнем конце… О боже! За рядами черных лавок высился кошмарный тучный идол, изображающий монстра с головой осьминога в массе щупалец, с чешуйчатым телом и гигантскими когтями на передних и задних лапах, с длинными узкими крыльями сзади. Меня захлестнула волна безумного непередаваемого ужаса, потом я заметила в углу ворох разнообразной одежды, грязной, в бурых пятнах засохшей крови, таких же как на жутком истукане, а также сваленные в кучу часы, гребни, запонки, игрушки и тому подобные вещи. Сверху лежал тощий растрепанный блокнот с монограммой «Э. И.» Элиза… Вот где мы встретились. Карандашный текст почти стерся; но отдельные строки различались. Я села на лавку, поставила рядом лампу и стала разбирать торопливый почерк.