Андрей Толкачев - Галактика 1995 № 3

Альманах «Галактика» № 3 (1995)

Андрей Толкачев

Обитель Сатаны

И БЕЗ КАПЛИ ЯДА, ТОЛЬКО СИЛОЙ ЗАКЛИНАНИЯ ОНИ УНИЧТОЖАЮТ ДУШИ.

Он едва открыл глаза, как ощутил тяжелый приступ удушья. В мутном скользящем пространстве он различал замедленные колебания водорослей. Где-то над ним неистово бушевал океан.

Несколько судорожных движений, и головой он пробил последний водяной пласт и яростно заработал руками, вытягивая шею под давлением ослепляющего света. Скованный от напряжения рот совершил глоток леденящего пара.

Грудное хрипение донеслось до его пробудившегося слуха — так он дышал, вцепившись в тело безучастного океана. «Христиан! Христиан!» — он выкрикнул свое имя. Но не прошло и мгновения, как его крик утонул в реве разбушевавшейся стихии. Зачем он звал самого себя? Может, душа призвала тело к спасению… Может, он не погибнет? И судьба его избежит своего последнего приюта в море?

В это время погружалась в морские глубины потерпевшая крушение шхуна Христиана…

Христиан не заметил тонущего судна. Он плыл в направлении странных очертаний земли. Наверное, спасение в любых очертаниях кажется странным.

Музыка! Величественная, трогательная мелодия органа проливалась нежным течением через пороги воскресшего чувствования Христиана.

Прежде чем плыть дальше, ему пришлось содрать с ног ботинки и восстановить дыхание. Но, возобновив гребки руками, облегчения он не ощутил.

Под сурово нависшим небом кричали чайки. С высоты полета птиц, среди морского брожения виднелся крохотный побелевший комок. Волосы Христиана покрылись инеем.

Берег! Его причудливые очертания сохраняли в себе холодность и недоступность, и Христиан понимал — плывет он все медленнее, и силы на исходе. Но вот круговороты пены обнажили под собой торчащие горные обломки. И берег, усыпанный камнями, показался ближе.

Христиан наткнулся на почерневший деревянный крест, будто вырванный из могилы, стал взбираться на него, но не удержался — усталость проглатывала последние усилия. Он плыл, как в оковах, минуя скопления деревянных щеп, ошметков тряпья и бесчисленных растений.

Выходя из воды он упал, и прибрежные волны его выволокли на сушу. Конечности его оцепенели, в дыхательные пути попала вода. Он кашлял, сжимая в кулаках песок, пытаясь отползти подальше от моря…

Недолго продолжалось забытье. Стоя на ногах, он несколько раз приближал руки к лицу и одергивал их, пытаясь избавить глаза от световой рези. С лица посыпались песчинки.

Не снимая прилипшей к телу одежды, Христиан отправился на поиски людей и крова. Он вспомнил все, что не касалось его морского бедствия. Оставалось загадкой, куда он плыл и с какой целью. «Я на чужом берегу. Без единой монеты. Кто со мной пошутил?»

День торопливо угасал, так и не сумев найти среди туч малейших прощелин для солнца. От окружавшей пустоты Христиану казалось, что он уменьшился в размерах, хотя ему грех было жаловаться на свой рост.

Хвойный лес встретил его тишиной: ни птиц, ни зверей, ни их следов, ни шелеста листьев на диких кустарниках. В лесной глубине, над травой, поднимались испарения. Христиана мучила жажда. Изможденное тело ныло. Оно обмякло и готово было свалиться грузным мешком у ближайшего пристанища.

Христиан добрался до песчаного бугра и прилег под розовыми цветками кизильника. Заснуть он не смог — из-под плеча поползла земля. Повернув голову, он обнаружил под собой могильный холм с увядшими цветами. Христиан пошевелил смятую траву — она не поднялась Почва оказалась слишком рыхлой. Знак незримой опасности таила в себе эта умиротворенность. На могилах были камни. Кругом царило запустение. «Не по-христиански они схоронены. Прочь, скверна! Здесь собирается нечисть, а не люди… Господи, услышь мой голос. Господи! Молю тебя: наставь и укрепи меня. Поклоняюсь тебе и взываю. Не дай пропасть… Не дай…»

Осеняя себя крестным знамением и читая молитвы, Христиан покидал кладбище…

Море притаилось в преддверии шторма. В тяжелых лапах кедровника потрескивал застоявшийся воздух. Христиан отряхнулся, одновременно пятясь назад. Потом он побежал, избирательно наступая на землю, чтобы не поранить обнаженные до колен ноги. Его спину обдало холодом. Позади кто-то преследовал его.

Вырвавшись на просторный берег, он остановился, перевел дыхание и побрел по хрустящему песку, словно освободившись из неведомых пут.

«Скорее померещилось… Прости меня и сохрани…»

Христиан шел по побережью, и волны облизывали ступни его ног. Одежда на теле высохла, затвердела, незастегнутые рукава рубахи беспомощно болтались на руках, как и изодранные штанины. Волосы свисали на лоб неубранными прядями, из-за этого приходилось щурить глаза. Христиан чуть успокоился от своего нелепого происшествия. Он теперь походил на отшельника и, несмотря на свой вид, рассчитывал на помощь тех, кого ему удастся отыскать.

За узким перешейком показался берег, крутой и рыжеватый. Христиан решил перебраться на тот берег. Увязая в холодном иле, он шел водою, пока дно не провалилось под ногами. Тогда он поплыл, устало разгребая воду.

На пути к берегу ему пришлось нырять под скопище гнилых бревен. Дно было полностью покрыто водорослями. Их молчаливое настороженное колебание приковывало к себе внимание Христиана, и он осторожно прогибался над каждым отростком водного растения.

В светлеющей расщелине между бревнами Христиан вынырнул, набрал воздуха и вновь погрузился с головой. На дне белело пятно, и при ближайшем рассмотрении взгляд Христиана столкнулся со зрелищем привязанного к столбу человеческого трупа, руки которого, окутанные рваной материей, оставались расставленными по сторонам. Лицо и тело обезображены были настолько, что представляли собой сплошное бесформенное месиво.

За морем догорал закат… Христиан лежал у воды, не в силах сдерживать приступы рвоты, накатывавшие на него один за другим. Его трясло в сильном ознобе.

…Тень, дрожащая на бревенчатой стене. К ней приблизилось несколько надутых силуэтов — все слилось воедино, размазываясь вязким пенистым слоем по бревнам. Стена с хрустом сползала, из нее торчали пальцы, пучки шерсти или волос. Огромная тень растянулась, распалась на куски. И оторвались от стены причудливые человеческие фигурки, совершая движения, самые нелепые, в пространстве тусклого свечения.