Дмитрий Володихин - Мастер побега

Холод лип к Рэму. Лез в прорехи расползающейся офицерской шинели – недолго же пришлось ее поносить! Забирался в левый рукав, холодя кожу по длинным кривым линиям струек, стекавших от плеча к ладони. Настырно ломился в правый сапог, у которого едва держалась дырявая подошва. Жизнь лилась из груди Рэма, из плеча и бедра.

– О, первый снег пошел! Озвезденеть…

– Свистун, кончай трепаться и стучи в дверь!

Из-под правой руки исчезает опора. Двое, подставив плечи, тащили Рэма от железнодорожной станции. Теперь же, пока Свистун ломится в дверь, все громче и громче, держать Рэма будет один капрал по имени Хрен-запомнишь… звучные у этих хонтийцев имена. И вот пока Рэма держат под левое плечо, а под правое не держат, тело его раздумывает: не брякнуться ли в ледяную грязь прямо сейчас? Удачный момент, в самый раз! Потому что сил нет стоять, и Рэмово мясо с костями чудом удерживаются в вертикальном положении.

Из-за двери взлаяла собака.

– Лейтенант, смотри-ка, Заяц откинулся…

– Да не базлай, Лысый, его ж едва зацепило!

– Верно я говорю, трупак. Он же в руках у меня, я ж чую.

– А мне по хрен, чего ты там чуешь, боец! Дотащишь до больнички, не переломишься! Тут два шага до Авери.

Лысый, тащивший Зайца, умолк и обиженно засопел. Заяц – здоровый, тяжело его волочь…

Кто ж знал, что сержант Таач, хозяйственный сержант Таач, у которого последняя портянка учитывалась и укладывалась в правильную графу, самый надежный человек президента, окажется последней тварью! Кто ж знал, что на обратном пути, уже неподалеку от форта, на окраине города, он захочет увести хлеб, сало и сахар из-под носа у Продбригады! И если б Рэм, заподозривший неладное, когда в списке караульных не оказалось вдруг ни одного из повстанцев, а все только ребята из гарнизона Черогу, не сунулся проверять этот самый караул среди ночи, хана бы грузу. «Эй, – крикнул он, увидев, как трое солдат вместе с Таачем перегружают мешки с платформы на дрезину, – кто приказал?» Тогда сержант обернулся и ответил самым спокойным тоном: «Я приказал, товарищ лейтенант. Первоочередная отправка. Всё нормально. Всё по плану». – «По какому плану, массаракш, вы ж грузите позади состава, а не спереди!» И тогда Таач выстрелил… Но он ведь, сука тыловая, крысеныш, барахло, пороха не нюхал, а у Рэма за два с лишним года войны чутье прорезалось на то, как уберечься от пули. И он просто лег на дощатый настил платформы мгновением раньше, чем прозвучал выстрел. Рэм успел достать «принц», тяжко бу́хнувший среди ночи в ответ на глухое гавканье сержантского пистолета. Кажется, он подстрелил одного из мерзавцев. Орал тот, как свинья под ножом. Орал, катался… А Толстый тем временем уже поднимал всю бригаду по тревоге. Если б не клятая граната, гадов перестреляли бы в минуту, и никто, кроме них, не пострадал бы…

Свистун орет и орет, молотя кулаком в дверь.

Оттуда слышится женский голос, с трудом перекрывающий собачий лай:

– Нет сегодня приема! Уехал врач в гарнизон! И спирта нет, нечего ломиться, все равно не открою! Сидеть, Чада! Цыть, дура. Цыть!

– У нас раненые… помощь нужна… – робко ответил Свистун.

– Что?

Тогда Толстый выматерился, обещая поджечь к едреням никчемную тупую хибарку, расставить бойцов у окон и перестрелять всех тварей, которые оттуда полезут. На это из-за двери ему твердо пообещали спустить волкодава с цепи. А потом объяснили, мол, хорош врать, какие еще раненые? Кто вам поверит, бандитская сволота? В городе боев нет.

Толстый аж прокашлялся от такого приема.

– Свистун, прими!

Вывалив тушу Скелета на руки подчиненному, Толстой с бравым кряканьем поправил на себе форму, поправил фуражку, съехавшую набок, и чуть ли не строевым шагом подошел к двери. Он заговорил совсем другим голосом, это вообще был какой-то другой Толстый. Рэм слышал его сквозь пелену и удивлялся – той частью сознания, которая все еще сохранила силы откликаться на происходящее снаружи.

– Я не знаю, кто вы, быть может, медсестра или фельдшер, но в данный момент вы разговариваете не с уголовным элементом, а с представителем командования Повстанческой армии. Выполняя боевую операцию, наша воинская часть понесла потери. Нам не нужен ваш спирт или ваше имущество. Но мои товарищи нуждаются в быстрой и квалифицированной медицинской помощи. Мы готовы за нее расплатиться с вами по чести, но если вы не сочтете возможным помочь соотечественникам, сестра, мы вынуждены будем принять…

Бух!

Дверь распахнулась, ручка ударила в стену. Прямо в нос Толстому уперлись два ствола старого тяжелого дробовика. Смуглокожая, плосколицая и широкоскулая женщина в унтер-офицерской шинели и медсестринском платке процедила:

– Кто тут тебе соотечественник, палач?

Если бы кто-нибудь приложил к ее физиономии тарелку, то лоб, щеки и подбородок точно коснулись бы краев, но приплюснутый нос ни при каких обстоятельствах не дотянулся бы до серединки.

– Так вы – пандейка! – воскликнул Толстый с недобрым изумлением.

Хрензапомнишь непонятным образом ухитрился, не отпуская Рэма, передернуть затвор винтовки. Дикую дивизию, наступавшую вместе с Монархическим корпусом с территории Пандеи на северную часть уезда, помнили очень хорошо. Ее чудом остановили в дневном переходе от форта Кажется, союзники перессорились, а иначе давно развевался бы над Черогу пандейский пятихвостый штандарт…

Женщина в левой руке сжимала поводок, прицепленный к ошейнику фантастической псины, больше похожей на громадную крысу, густо обросшую клочковатой шерстью. Псина ответила на щелчок затвора долгим утробным рычанием.

– А, у вас и на самом деле раненые… – констатировала хозяйка больнички. – Что ж вы сразу-то не сказали? Никогда ничего толком не объяснят! Втаскивайте. Только ноги всем вытереть! Я тут грязи не потерплю!

Псина посмотрела на свою госпожу с тоской во взоре: ну, может, разрешишь их… разочек… того? А? Мясо же, мясо! Та в ответ угрюмо рявкнула на собаку, и собака тихо убрела внутрь. За ней по полу волочился натуральный крысиный хвост – длинный, тонкий, голый.

– Вот же тварь помойная… мутантина! – заметил Свистун.

– Да нет, просто горских кровей, потому и нос такой, – машинально ответил ему Толстый, помогая заволочь Скелета внутрь.

– Я про собаку…

И тут на Рэя накатила дурнота Он уже плохо видел, плохо слышал и плохо соображал. Кажется, его где-то положили на… на… плоское… содрали остатки шинели, располосованной осколками, содрали форму, заляпанную кровью, содрали сапоги, содрали вонючее исподнее… Потом оставили на холоде… Он едва различал раздраженные голоса где-то над собою и в стороне. Что-то там про двух мертвецов… сами вытаскивайте и закапывайте… сами раздевайте!.. это не моя работа… а этот… этот… просто кровью истек… да кто его знает, выдержит, если здоровый… как получится… два осколка через грудь борозды ему пропахали и ушли… еще один навылет… четвертый… четвертый… смотри-ка, торчит…