Фриц Лейбер - Серебряные яйцеглавы

Однако иногда няню охватывали странные порывы. Однажды, когда писатель настолько устал на переноске яйцеглавов, что буквально не мог поднять рук, она вдруг стремительно подошла и, крепко обняв, запечатлела на его губах жгучий, дразнящий поцелуй. После чего последовала мимолетная улыбка — и вот уже будто ничего такого и в помине не было!

Когда это случилось во второй раз, Гаспар сжал зубы — от усталости не мог даже сопротивляться — и процедил:

— Ах ты, сучка!

— Не думаю, что ты слишком знойный любовник, — рассудительно заметила няня Бишоп.

— Это не любовь, а мука, — выдавил из себя Гаспар.

— А разве между ними большая разница? Тебе бы надо прочесть «Жюстину» маркиза де Сада, Гаспар. О девушке, которая хочет дать любимому самые сильные ощущения из всех возможных, а что может быть сильнее боли? Именно это девушка и дает ему, дар боли. Занятие любовью, господин писатель, это процесс, включающий в себя изощреннейшие муки, а через два часа, когда боль становится невыносимой, а смерть — неизбежной, вливается противоядие. Конечно, после этого у тебя в руках зомби, но счастливый зомби.

— Ну и когда ты перейдешь к стадии противоядия? — прищурил глаза Гаспар.

— В твоем случае — никогда! — рявкнула няня. — Вставь новый ролик в диктописец Ника. Он подает сигналы уже три минуты. Кто знает, может, он сейчас работает над такой соблазнительной сценой, что она поднимет Рокет Хауз на вершину в списках бестселлеров.

32

Хотя Флэксмен и Каллингем и пальцем не пошевелили в период описанных перипетий, даже с целью поднятия боевого духа персонала или чтобы просто выйти поразмяться из конторы, теперь полностью оснащенной электрозамками, начиная с двери возле уже работающего эскалатора, и они начали уставать от Писательского Дерби серебряных яйцеглавов. Правда, скорее морально, чем физически.

Флэксмен, пытаясь преодолеть свои детские страхи, стал подолгу беседовать с яйцеглавами, яростно и почти безостановочно кивая во время разговора с ними и предлагая сигары в моменты забывчивости. По совету психиатра он даже приказал снять привинченный Гаспаром простой засов, мотивируя это тем, будто тот является скорее символической защитой от страхов детства, чем реальной защитой от нынешних опасностей.

Тем не менее все усилия Флэксмена свелись на нет, когда яйцеглавы узнали о его страхах. Ради собственного удовольствия они стали мучить его рассказами об операции (о великой операции, проведенной Цуки), описывая, как тот чувствовал бы себя отделенным от тела, как отрывали бы ему нерв за нервом, запаивали бы его мозг в металлический футляр, или просто импровизировали и рассказывали страшные истории о привидениях, делая вид, что это части из создаваемых ими книг.

Лимузин Флэксмена уже все реже и реже использовался для транспортировки яйцеглавов, поскольку все чаще возил своего хозяина в долгие оздоровительные поездки в Санта Моника Хиллз.

Каллингем вначале был весьма польщен тем, что яйцеглавы добровольно ищут редакторской помощи. Когда же осознал истинную причину — над ним попросту хотели поиздеваться и, тонко подтрунивая, забавлялись тем, что исследовали мозговые извилины и сокрушались по поводу их ограниченного количества, — то обалдел еще больше Флэксмена. Но в то утро, в которое, по предсказанию Гаспара, у него произошел нервный припадок, длиннотелый директор появился со странной секретаршей (запрет о найме новых сотрудников определенно ее не касался), представив как мисс Уиллоу. Пристроившись тихонько возле Каллингема, она лишь время от времени водила карандашом по страницам записной книжки, но, видимо, как-то по-своему успокаивающе воздействовала на издательского шефа.

Вместе с тем мисс Уиллоу поражала удивительной, хотя и надменной красотой. У Гаспара, едва он ее увидел, просто дух захватило. Не считая немного широковатых бедер и таза, фигура у нее была как у высококлассной манекенщицы. А прекрасная головка венчалась короной глянцевых платиновых волос, великолепно сочетавшихся со строгим черным костюмом и ажурными темными чулками. Ее бледное лицо запоминалось резкой смесью интеллекта и страстности, что также подходило к сивиллам и нимфам высшего разряда.

Гаспар немедленно воспылал к секретарше Каллингема страстью. Ему вдруг пришло в голову, что эта платиновая холодность, если ее слегка подогреть, будет именно тем, что поможет ему отвлечься от странной привязанности к дерзкой мегере Бишоп. Дважды он заставал мисс Уиллоу одну и пытался заговорить, но каждый раз с одинаковым успехом: она абсолютно не реагировала на его присутствие.

Хорошенько все обдумав, Гаспар в конце концов решил, что мисс Уиллоу скорее всего весьма высокооплачиваемый психотерапевт. Да и невозможно было придумать ничего другого, что объясняло бы столь быстрое восстановление нервной системы Каллингема, еще недавно бывшего на грани умопомешательства. Этой теории соответствовала и черная записная книжка, и то, что Флэксмен, вдобавок ко всем своим страхам, казалось, боялся и мисс Уиллоу. Неврастеник всегда опасается всех психотерапевтов, кроме своего собственного, а то, что Флэксмен перебрался в небольшую комнату, примыкавшую к главной конторе, как раз об этом и свидетельствовало.

Если бы Гаспару не приходилось выполнять так много физической работы, он наверняка сам начал бы искать психотерапевта — человека или робота, — ибо его некогда спокойная, живущая по заведенному порядку личность стала вместилищем сплошных углов и зияющих дыр. Он даже подивился тому; какое невероятное у него либидо, если после ежедневных физических наслаждений, вдавливаемых до недавних пор неуемной Элоизой Ибсен, сейчас приходилось покорно выносить девушку, которая только издевалась над ним да ругалась. Но больше всего беспокоило его собственное безумное воображение. Получалось так, что многие годы по вечерам он с удовольствием зачитывался и восхищался словодурью, а теперь способен был выудить из памяти лишь бессмысленный розовый туман вместо захватывающих приключений. Наконец, уже на несколько ином уровне, Гаспар глубоко проникся чувством ответственности к проекту «Яйцеглавы», хотя все больше убеждался в том, что не был достаточно защищен от злобного и жестокого мира, не желавшего бороться по правилам. Кстати, последнее наблюдение принадлежало Зейну Горту, но робот опять почти тут же убежал и оставил на нем всю тяжесть защиты Рокет Хауз и Инкубатора.

Впрочем, вся защита, состоявшая из одолженного пулевого револьвера, от которого у Гаспара весь левый бок был в синяках, скунсового пистолета Джо и кадуцея Попа (пусть даже в нем, как заявлял тот, и была шпага), была сплошным фарсом. И хуже всего было то, что Флэксмен и Каллингем, помешавшись на секретности, ничего не делали для защиты проекта каким-либо иным способом. Гаспар однажды даже обнаружил выброшенную Флэксменом холодящую кровь записку, подписанную неким Гарроте. Тот требовал две тысячи долларов еженедельного отступного и пятьдесят процентов от чистого дохода с проекта, в противном случае грозил нанести по яйцеглавам смертельный удар.