Синий мир(Фантастические рассказы и повести) - Тупицын Юрий Гаврилович
— Видите, как много говорил мне о вас Юра — сразу вас узнала. Только я почему-то думала, что вы постарше.
— Просто мы хорошо сохранились, — ввернул Сергей, заталкивая подальше на полку непокорную шляпу.
— Ну-ну, не хитрите. Сорока-то вам еще нет, а до сорока мужчина еще не мужчина.
Она спросила с шутливой строгостью:
— Вы с хорошими вестями? А то ведь не пущу.
— С хорошими, Надежда Львовна, — не выдержав, похвастался я.
— С удовлетворительными, — поправил меня Сергей недовольно, — всего лишь с удовлетворительными.
— И то ладно, — вздохнула Надежда Львовна, — так и быть, проходите.
В свежей, шелковой рубашке, чисто выбритый, но какой-то взлохмаченный и помятый, Шпагин лежал на диване с потрепанной книгой в руке. Форточка была открыта, но, несмотря на это, комната полна табачного дыма. Пепельница, стоявшая на полу возле дивана, была забита табачными окурками, а вокруг нее горки пепла. На столике стояла ваза с огромными яблоками, скорее всего — алма-атинским апортом. Не отрывая глаз от книги и не обращая никакого внимания на вошедших, Шпагин нехотя грыз одно такое царь-яблоко.
— Юрий! — окликнула мужа Надежда Львовна.
— Ну? — буркнул Шпагин, с шумом переворачивая страницу. Он окинул нас равнодушным, рассеянным взглядом и хотел было вновь углубиться в чтение, но призадумался и снова взглянул на нас, теперь уже осмысленно.
— Так это вы, — Шпагин расплылся в улыбке, — здравствуйте, черти!
Он захлопнул книгу, швырнул в угол дивана, а огрызок яблока бросил в пепельницу, но не попал.
— Мне иногда очень хочется поставить тебя в угол, — строго сказала Надежда Львовна.
Шпагин скорчил умоляющую гримасу, рывком поднялся с дивана, подобрал злополучный огрызок, аккуратно опустил его в окурки, а саму пепельницу ногой пихнул под диван.
— Вот и все в порядке, Наденька, — сказал он, — видишь, как просто. И не надо на меня так смотреть, лучше организуй нам что-нибудь этакое, что помогает ученой беседе. А вас я рад видеть. Ей-богу не вру! Садитесь, садитесь же! И забудьте всякие церемонии. Они у нас не в почете.
Надежда Львовна молча улыбнулась, покачала головой и неспешно вышла из комнаты. Шпагин, проводив ее взглядом, плюхнулся на заскрипевший диван рядом с Сергеем и пожаловался:
— И откуда у женщин эта неистребимая любовь ко всяким дурацким условностям? Это нельзя вообще, это можно, но только за столом, а чтобы валяться на диване, надо, видите ли, надевать халат или пижаму. Да я в жизни не носил ни того, ни другого! Идиотская мода! Чувствуешь себя не то арестантом, не то сенатором. Да все это ерунда! Ну? — грубовато подтолкнул он Сергея.
Гранин молчал, словно не слыша его и думая о чем-то своем. Шпагин сердито засопел, пошарил вокруг глазами, хлопнул себя по карману, достал мятую пачку дешевых папирос, чиркнул спичкой и жадно затянулся.
— Ну же! — повторил он уже просительно, почти умоляюще: — Что-нибудь нащупали?
Гранин поднял голову.
— И да, и нет.
Шпагин дернул плечом.
— Терпеть не могу эти словесные выкрутасы!
Сергей чуть улыбнулся.
— Ну, если вам хочется определенности, — да. Но это «да» — лишь догадка. Чтобы вынести окончательный приговор, нужно ее проверить.
— Зачем же стало дело, черт подери? Я и весь мой отдел со всеми потрохами в полном вашем распоряжении.
Сергей прямо взглянул на Шпагина и твердо проговорил:
— Чтобы ее проверить, нужны широкие консультации с представителями других наук: с математиками, биониками, психологами и психиатрами. Нужно сорвать покров секретности с вашей работы, влить в нее свежую кровь, свежие силы. Нужно создать новый, комплексный творческий коллектив.
Несколько долгих секунд они смотрели в глаза друг другу, в комнате висела тревожная тишина. Потом Шпагин отвел взгляд и протянул неопределенно:
— Та-а-к!
В несколько глубоких затяжек он докурил папиросу, смял окурок, хотел швырнуть его на пол, но в последний момент передумал, скатал шарик и положил на столик рядом с вазой.
— Так! — теперь уже мрачно сказал он, поднялся с дивана и остановился перед Сергеем.
— Проще говоря, — глухо проговорил он, — вы предлагаете мне расписаться в своей научной несостоятельности.
Сергей хотел возразить ему, но Шпагин нетерпеливо перебил:
— Оставьте! Не золотите пилюлю, не нуждаюсь. — Он дернул плечами и саркастически усмехнулся.
— В самом деле, годы и годы я ломал голову над проблемой логосов. И безуспешно! Потом является его светлость, Сергей Гранин, задумывается на недельку — и все становится ясным, как стекло. Оказывается, нужны бионики, географы, энтографы и психиатры! А певичек из кафе-шантанов вам не требуется? — вдруг с издевкой спросил Шпагин.
У меня гулко заколотилось сердце, Сергей хладнокровно молчал.
— И вы думаете всю эту незваную шуструю публику я посажу за свой стол? — голос Шпагина сорвался на крик. — Отдам им на потеху, на растерзание свое детище? Бессонные ночи, радости открытий, горечь неудач? Вот вам?
И, весь подавшись вперед, он показал Сергею кукиш.
— Знаете ли, — проговорил я, чувствуя, что у меня вот-вот сорвется голос, — это переходит всякие границы!
Сергей взглядом дал понять мне, чтобы я не вмешивался, а Шпагин и ухом не повел.
— Надеюсь, я высказался ясно? — вызывающе спросил он у Гранина.
— Да, — спокойно ответил Сергей, — но мы с вами ученые, Юрий Михайлович.
Шпагин иронически усмехнулся.
— Ученые, — задумчиво повторил Гранин, — не компиляторы, не ораторы-пустозвоны, не начетчики и не конъюнктурщики. Мы ученые, я сразу это понял.
Лицо Шпагина потемнело.
— Ну, и что? — буркнул он.
— А то, что наука, научный поиск и его результаты для нас с вами дороже всего остального. Дороже славы, дороже самолюбия, дороже личного счастья.
Шпагин нахмурился, похоже он собирался сказать нечто ядовитое, но вместо этого вдруг отвел глаза, потер рукой свой могучий выпуклый лоб и с вялой усмешкой не то сказал, не то спросил:
— И другого выхода нет.
— Нет, Юрий Михайлович, — негромко и серьезно подтвердил Сергей.
Шпагин кивнул, соглашаясь. Он все еще раздумывал, хмуря брови.
— Что ж, — сказал он, наконец, невесело и почти равнодушно, — пожалуй, вы правы, Сергей Владимирович.
Он хлопнул себя по карманам, достал свою жалкую мятую пачку папирос, но закуривать не стал, а просто посмотрел на нее и бросил на стол.
— Пожалуй, вы правы, — медленно повторил он и криво улыбнулся, — придется идти и на эту жертву. Это, знаете, как в шахматах — жертва фигуры в безнадежной позиции, чтобы вызвать осложнения, — а там видно будет!
Он поднял глаза на Гранина.
— Не обращайте внимания на терзания бездарного эгоиста и действуйте. Благословляю, делайте все, что найдете нужным, только, — он замялся, — только подбирайте настоящих ребят, а?
Когда мы прощались, а это получилось как-то само собой, скорее всего Гранин просто почувствовал, что Шпагину надо побыть одному, я, с трудом подбирая слова, принялся говорить Шпагину о том, что он поступил как настоящий ученый, и я глубоко уважаю его за это. Он удивленно взглянул на меня.
— Ну-ну, юноша, без сантиментов, излишняя чувствительность вредна математикам. Нервы вам понадобятся для более серьезных дел. И, легонько тряхнув за плечи, довольно бесцеремонно выпроводил меня за дверь.
Мы уже выходили на улицу, когда нас догнала жена Шпагина. Она остановилась, слегка запыхавшись.
— Что же вы? — укоризненно спросила она.
— Понимаете, Надежда Львовна, — начал вдохновенно врать Сергей, — только разговорились, меня вдруг как обухом по голове ударило — сегодня же собрание!
Надежда Львовна рассеянно кивнула головой и просто сказала:
— Вы извините Юру. Он переутомился и совсем не в себе. Я ведь даже врача вызывала. Конечно, Юра поскандалил, но я все-таки добилась, чтобы врач его осмотрел. Ничего серьезного, нервное переутомление и расстройство. Но работать ему запретили категорически! Только читать — и то юмор да приключения.
