Жюль Верн - Паровой дом (пер. В. Торпакова)

По правде говоря, я думаю, что, будь это возможно, я бы послал Гуми купить за любую цену какую-нибудь птицу, пусть даже щипаную курицу, чтобы отдать ее на расправу нашему раздосадованному капитану.

Между тем ночь приближалась. Через час станет слишком темно, чтобы продолжать эту бесплодную экспедицию. Хотя мы и решили не возвращаться в лагерь с пустыми руками, ничего другого нам не оставалось или следовало провести ночь на равнине. Но, не считая того, что ночь грозила дождем, полковник Монро и Банкс, видя, что мы не вернулись, стали бы беспокоиться, и следовало избавить их от этого.

Капитан Худ, непомерно широко раскрыв глаза, кидал взгляды слева направо и справа налево с проворством птицы, он шел впереди нас на десять шагов в направлении, которое отнюдь не приближало нас к Паровому дому.

Я ускорил шаг и догнал его, чтобы сказать, что пора наконец отказаться от борьбы с неудачей, когда справа от меня послышался сильный шум крыльев. Я посмотрел в ту сторону.

Белесая масса медленно поднималась из зарослей колючего кустарника.

Мгновенно, не дав капитану Худу времени обернуться, я вскинул ружье и выстрелил дуплетом.

Убитая мною неизвестная птица тяжело упала на край рисового поля.

Фанн, метнувшись одним прыжком, завладел дичью и принес ее капитану.

— Наконец-то! — воскликнул Худ. — И если господин Паразар не будет доволен, пусть сам лезет в свой горшок головой вперед!

— Но, по крайней мере, эту дичь едят?

— Конечно… за неимением другой! — отозвался капитан.

— Очень повезло, что никто вас не видел, господин Моклер, — сказал мне Гуми.

— Что же я такое натворил?

— Э! Вы убили павлина, а их стрелять запрещено, это священные птицы по всей Индии.

— Черт побери всех священных птиц и тех, кто их освящает! — вскричал капитан Худ. — Этот убит, и мы его съедим… с благоговением, если желаете, но съедим!

В самом деле, в этой стране брахманов, еще со времен похода Александра Македонского, эпохи, когда их учение распространилось на полуострове, павлин является священной птицей среди многих других животных. Индусы сделали его эмблемой богини Сарасвати[121], которая покровительствует рождению и бракам. Эту птицу запрещено убивать под страхом наказания, что подтверждает и английский закон.

Экземпляр куриного племени, который так обрадовал, капитана Худа, был великолепен: его крылья темно-зеленого цвета с металлическим отливом окружала золотая кайма, а хвост, пышный и изящно украшенный глазками, образовывал чудесный веер из шелковистых бородок.

— В путь! В путь! — сказал капитан Худ. — Завтра господин Паразар приготовит нам павлина, что бы ни думали об этом все брахманы Индии! Если павлин, в общем, не что иное, как претенциозная курица, то этот с его артистически поднятыми перьями произведет хороший эффект на нашем столе!

— Наконец-то вы довольны, мой капитан!

— Доволен… вами — да, мой дорогой друг, но совершенно недоволен собой! Полоса неудач еще не кончилась для меня, а надо, чтобы она прошла! В дорогу!

Итак, мы направились к лагерю. Мы, должно быть, удалились от него примерно на три мили. Капитан Худ и я шли рядом по дороге, которая петляла и извивалась среди густых зарослей бамбука. Гуми шел сзади на два-три шага, неся нашу дичь. Солнце еще не зашло, но его закрывали тяжелые тучи, и нам приходилось искать дорогу в полутьме.

Вдруг в зарослях справа от нас раздалось грозное рычание. Оно показалось мне таким страшным, что я помимо своей воли внезапно остановился.

Капитан Худ схватил меня за руку.

— Тигр, — сказал он.

Затем с его губ сорвалось проклятие.

— Черт побери Индию! — пробормотал он. — У нас в ружьях дробь для стрельбы по куропаткам.

Это было более чем правда: ни у Худа, ни у Гуми, ни у меня не было других зарядов!

Впрочем, у нас не было и времени перезарядить ружья.

Через десять секунд после того, как послышалось рычание, зверь выскочил из зарослей и одним прыжком в двадцать шагов очутился на дороге.

Это был редкостный экземпляр из того рода свирепых хищников, которых индийцы называют людоедами и чьими жертвами ежегодно становятся сотни людей.

Положение было ужасное.

Я смотрел на тигра, пожирая его глазами, признаюсь, ружье ходуном ходило у меня в руках. Тигр был от девяти до десяти футов в длину. Светло-оранжевая шкура с белыми и черными полосами.

Он тоже смотрел на нас. Его кошачий глаз пылал в полутьме, хвост лихорадочно подметал землю. Он выжидал и словно собирался с силами для прыжка.

Худ не утратил своего хладнокровия. Он держал зверя на прицеле и шептал с непередаваемой интонацией:

— Шестой калибр! Палить в тигра шестым калибром! Если я не попаду в упор, в глаза, мы…

Капитан не закончил. Тигр приближался, но не прыжком, а маленькими шагами.

Гуми, согнувшись сзади, тоже целился, но его ружье было заряжено дробью. Что касается моего, то оно вообще не было заряжено.

Я хотел достать патрон из патронташа.

— Не шевелитесь! — выдохнул капитан еле слышно. — Тигр прыгнет, не надо, чтобы он прыгал.

Мы все трое застыли неподвижно.

Тигр медленно подходил. Его голова, которую он только что поворачивал, оставалась теперь неподвижной. Глаза смотрели пристально, но как бы исподлобья. Массивная полуоткрытая челюсть была опущена к земле, казалось, он вдыхал ее испарения.

Вскоре громадный зверь оказался не более чем в десяти шагах от капитана.

Худ, твердо упираясь ногами в землю, неподвижный, как статуя, всю свою жизнь сосредоточил во взгляде. Наступал миг ужасной битвы, из которой, возможно, никто из нас не выйдет живым, но сердце капитана не дрогнуло и даже не забилось быстрее.

В тот миг я подумал, что тигр наконец прыгнет. Он сделал еще пять шагов. Я собрал всю свою энергию, чтобы не закричать капитану:

«Ну, стреляйте же, стреляйте!»

Но нет! Капитан принял решение — и, очевидно, то был единственный способ спасения, — ослепить зверя, но для этого надо было стрелять в упор.

Тигр прошел еще три шага и выпрямился, чтобы прыгнуть…

Раздался оглушительный грохот, и почти тотчас же за ним последовал другой.

Этот второй взрыв произошел в самом теле животного, которое после трех-четырех конвульсивных движений и рычания от боли растянулось на земле и больше не шевелилось.

— Чудо! — воскликнул капитан Худ. — Мое ружье было заряжено пулей, и пулей разрывной! Ах, Фокс! Спасибо! На этот раз спасибо, Фокс!

— Неужели? — воскликнул я.

— Смотрите!

И, переломив ствол своего ружья, капитан Худ вынул патрон из его левого ствола.