Жюль Верн - Кораблекрушение «Джонатана»

Жюль Верн, Мишель Верн

Кораблекрушение «Джонатана»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава I

ГУАНАКО

Однажды на небольшом острове Магеллановой Земли, на пригорке, среди необозримой, пустынной равнины, появился гуанако[1]. Так в Америке называют грациозное животное с длинной шеей, изящным туловищем, подтянутым животом и тонкими нервными ногами, с золотистой, в белых пятнах, шерстью и коротким пышным, как султан, хвостом. Издали стадо мчащихся гуанако напоминало кавалькаду всадников.

Кругом шелестели травы, пробиваясь сквозь пучки колючих растений. Легкий восточный ветерок доносил неисчислимые запахи прерии. Гуанако напряженно прислушивался, изредка вздрагивал, озирался, готовый ускакать прочь при первом подозрительном шорохе. Его опасения были не напрасны. Скрываясь за размытым ливнями холмом, по земле полз индеец. Полуобнаженный, едва прикрытый куском звериной шкуры, он бесшумно скользил в траве, боясь спугнуть добычу. И все же гуанако почуял опасность, забеспокоился, заметался. В тот же миг в воздухе просвистело гибкое лассо, однако, не достигнув цели, упало на землю, лишь коснувшись шеи животного.

Мгновенно вскочив на ноги, индеец взбежал на пригорок, но гуанако уже исчез среди деревьев.

Раздосадованный, потерявший бдительность, туземец не заметил, как сам стал предметом охоты. Не успел он спуститься с холма — с диким ревом на него кинулся огромный зверь. Серая шерсть пестрела белыми, похожими на глазки, пятнами с черной каймой. Ягуар! Зная силу и ловкость хищника, охотник молниеносно отскочил назад, но неожиданно споткнулся о камень и упал. Выхватив из-за пояса острый нож из тюленьей кости, он попытался защищаться лежа, и казалось, ему удастся встать на ноги, но раненый зверь рассвирепел, прыгнул на беднягу и, вонзив в грудь страшные когти, опрокинул навзничь. Вот-вот наступит кровавая развязка. И вдруг откуда-то грянул выстрел. Ягуар свалился, пораженный в самое сердце.

В сотне шагов от места схватки медленно таял легкий белый дымок. Там, на каменистом уступе прибрежной скалы, стоял человек, все еще держа карабин[2] у плеча.

Это был, бесспорно, характерный представитель белой расы. В коротко остриженных волосах и густой бороде незнакомца пробивалась седина. Высокий, крепкий, загорелый, лет сорока — пятидесяти, он казался наделенным недюжинной силой и несокрушимым здоровьем. Мужественные и благородные черты одухотворенного лица, высокий, изборожденный морщинками лоб мыслителя, осанка, движения — все было исполнено достоинства.

Убедившись, что второго выстрела не потребуется, незнакомец перекинул карабин через плечо и крикнул: «Кароли!», прибавив несколько слов на резком гортанном наречии.

Тотчас в расщелине скалы появились мужчина лет сорока и семнадцатилетний юноша — по виду индейцы из племени каноэ. Тог, кого звали Кароли, был пяти футов[3] роста, широкоплечий, мускулистый, с мощным торсом и почти квадратной головой на массивной шее, с темной кожей, иссиня-черными волосами. Глубоко сидящие глаза прятались под едва намеченными бровями. На подбородке росло лишь несколько волосков.

Юноша — его сын — с гибким, как у змеи, и совершенно обнаженным телом, видимо, намного превосходил отца по уму. Более высокий лоб, живой взгляд выражали душевную прямоту и искренность.

Обменявшись несколькими словами, мужчины направились к индейцу, распростертому на земле подле убитого ягуара.

Несчастный был без сознания. Из груди, разорванной когтями свирепого зверя, ручьем лилась кровь. Однако, почувствовав осторожное прикосновение, раненый открыл глаза, в них затеплился радостный огонек. Он узнал своего спасителя и, чуть шевеля губами, прошептал:

— Кау-джер!

«Кау-джер» на местном наречии означает «друг», «покровитель», «спаситель». Очевидно, это имя принадлежало белому человеку.

Пока тот осматривал раненого, Кароли снова исчез в расщелине скалы и вскоре вернулся с охотничьей сумкой, в которой находился перевязочный материал да несколько склянок с соком лекарственных растений.

Промыв ужасные следы когтей и остановив кровотечение, Кау-джер соединил края раны, покрыл их марлевыми повязками, пропитанными целебным настоем. Затем снял с себя шерстяной пояс и забинтовал грудь туземца.

Выживет ли бедняга? Спаситель сомневался в этом. Лекарство вряд ли могло помочь в данном случае.

Выбрав момент, когда охотник снова открыл глаза, Кароли спросил:

— Где твое племя?

— Там… там…— прошептал индеец, указывая рукой на запад.

— Это, должно быть, в восьми или десяти милях отсюда, на берегу канала, та стоянка, огни которой мы видели прошлой ночью.

— Сейчас только четыре часа. Скоро начнется прилив,— сказал Кау-джер.— Мы сможем отплыть лишь на рассвете.

— Да, не раньше,— согласился Кароли.

— Перенесите его в лодку. Мы сделали все, что могли.

Подняв индейца на руки, Кароли с сыном осторожно спустились к песчаному берегу. Потом один из них вернулся за ягуаром, шкуру которого можно было выгодно продать заезжим торговцам.

Тем временем Кау-джер поднялся на скалу, с которой хорошо просматривался весь горизонт.

Внизу причудливой линией извивалось северное побережье пролива шириной в несколько лье[4]. Противоположный берег, изрезанный заливами и бухтами, притаился за неясными, словно легкие облачка, очертаниями островов и островков. Вдоль пролива, которому не видно было начала и конца, громоздилась высокая каменистая гряда.

На севере тянулись бесконечные прерии и равнины, испещренные множеством рек, бурными потоками или шумными водопадами, которые низвергались прямо в море. В необъятных просторах четко выделялись зеленые пятна густых лесов, и лучи заходящего солнца обагряли верхушки деревьев. Замыкала горизонт массивная цепь гор с ослепительно белыми коронами ледников. И никаких следов человеческого жилья вокруг.

На востоке пейзаж был еще суровее. Скалистая гряда, нависая над морским берегом, поднималась почти отвесными уступами, а затем внезапно переходила в острые каменные пики, вонзающиеся высоко в небо. И здесь тоже ни малейшего присутствия человека: ни единой лодки — будь то пирога[5] под парусом или каноэ[6] из древесной коры, ни дымка.