Стивен Кинг - Противостояние. Том II

На своем долгом пути из Шойо в Боулдер, сначала в одиночку, а потом с Томом Калленом и остальными, он проходил через десятки маленьких и больших городов, и все они походили на скверно пахнувшие склепы. Боулдер вроде ничем не отличался от них… хотя все же отличался.

Здесь были трупы, да, тысячи трупов, и с ними что-то нужно было сделать до того, как закончатся теплые сухие деньки и начнутся осенние дожди, влекущие за собой быстрое разложение и всевозможную заразу… Но трупов было сравнительно немного. Ник раздумывал, заметил ли это кто-нибудь, кроме него и Стю Редмана… Может быть, Лодер. Лодер замечает почти все.

На каждый жилой дом или общественное здание, усеянное трупами, приходилось с десяток абсолютно пустых. На каком-то этапе во время последнего всплеска чумы большинство жителей Боулдера, больных или здоровых, покинули город. Почему? Ну, на его взгляд, это было не столь уж важно, и, наверное, они так никогда и не узнают причину. Оставался лишь удивительный факт: Матушка Абагейл каким-то невидимым взором ухитрилась отыскать и привести их, возможно, в единственный городок в Соединенных Штатах, почти очищенный от жертв чумы. Этого было достаточно, чтобы даже такой агностик, как он, поразился тому, откуда она черпала свое удивительное знание.

Ник выбрал себе три комнаты в цокольном этаже дома; комнаты были чудесные, обставленные мебелью из некрашеной сосны. Никакие уговоры Ральфа не заставили его расширить свое жилище — Ник и так чувствовал себя непрошеным гостем для этой пары, но они ему нравились… и до своего путешествия из Шойо в Хемингфорд он даже не сознавал, как сильно ему не хватает людей. Он пока еще так и не удовлетворил эту потребность до конца.

И именно это место было самым прекрасным из всех, где Ник когда-либо жил. У него был собственный вход через заднюю дверь, и он держал свой десятискоростной велосипед под низким дверным навесом, где тот стоял, зарывшись колесами в кучу гниющих опавших листьев. Он начал собирать библиотеку, что всегда хотел сделать и никогда не мог позволить себе за все годы скитаний по стране. Раньше он очень любил читать (сейчас у него редко хватало времени на то, чтобы просто сесть и спокойно погрузиться в чтение), и некоторые книги на полках, в основном еще пустых, оказались старыми друзьями, большинство из них он брал когда-то в библиотеках за два цента в день; в последние несколько лет он никогда не жил подолгу в одном городке, чтобы обзавестись постоянным читательским билетом. Другие он еще не читал, но знал о них — они упоминались в тех, что выдавались за два цента. Сидя здесь со своими шариковыми ручками и бумагой, он держал одну из таких книг на столе, возле правой руки — «И поджег этот дом» Уильяма Стайрона. Он заложил страницу, на которой остановился, десятидолларовой бумажкой, найденной на улице. На улицах валялось полным-полно денег, ветер гонял их вдоль канав, и его все еще удивляло и поражало то, как много людей — и он сам в их числе — по-прежнему останавливалось, чтобы подобрать их. Но зачем? Книги теперь стали бесплатными. Идеи тоже бесплатными. Порой эта мысль приводила его в восторг. А иногда пугала.

Листы, на которых он писал, были скреплены металлической спиралью. В этот блокнот он записывал все свои мысли: одна его половина была дневником, другая — списком приобретений. Он открыл в себе страсть к составлению списков и даже пришел к мысли, что один из его предков, должно быть, служил бухгалтером. Он обнаружил, что, когда разум чем-то расстроен, составление списков нередко успокаивает его.

Он вернулся к открытой чистой странице и начал рисовать замысловатые узоры на полях.

Ему казалось, что все вещи из прежней жизни, в которых они нуждались или которые просто хотели иметь, хранились в остановившейся электростанции в восточном Боулдере, как пыльные сокровища в темном шкафу. Неприятное чувство, похоже, одолевало тех, кто собрался в Боулдере, чувство, вышедшее из глубины почти на самую поверхность: они были похожи на горстку испуганных ребятишек, бродивших по заброшенному дому после наступления темноты. В каком-то смысле место выглядело как прогнивший город призраков. Возникало ощущение, что их пребывание здесь временное, что они тут ненадолго. Был среди них один человек, парень по фамилии Импенинг, который когда-то жил в Боулдере и работал охранником на заводе Ай-би-эм, расположенном на отрезке Боулдер-Лонгмонт. Импенинг, казалось, стремился всех взбудоражить. Он болтался без дела и рассказывал людям, что в 1984-м в Боулдере выпал снег толщиной полтора дюйма к 14 сентября и что к ноябрю здесь будет такой холод, что даже медные обезьянки на дверных ручках отморозят себе яйца. Ник хотел бы как можно быстрее положить конец таким разговорам. И не только потому, что, доведись Импенингу служить в армии, его давно бы разжаловали за подобную трескотню, это был пустой аргумент, если он вообще мог считаться аргументом. Главным было то, что слова Импенинга не имели бы никакой власти над людьми, если бы те могли переехать в дома, где горит свет, а радиаторы начинают излучать тепло сквозь решетки от одного нажатия пальцем на кнопку. Если этого не произойдет к наступлению первых холодов, Ник боялся, что люди просто начнут потихоньку убираться отсюда, и никакие на свете собрания, представители и ратификации не остановят их.

По словам Ральфа, на электростанции все обстояло не так уж плохо, по крайней мере с тем, что было на виду. Некоторые агрегаты выключил обслуживающий персонал, другие заглохли сами по себе. Два или три больших турбогенератора перегорели — возможно, в результате какого-то последнего скачка напряжения. Ральф сказал, что кое-где обмотку на некоторых уцелевших генераторах придется заменить, и полагал, что они с Брэдом Китчнером и командой из дюжины ребят сумеют справиться с этим. Гораздо более многочисленная команда требовалась для замены ярд за ярдом почерневшей и обгоревшей медной обмотки на вышедших из строя турбогенераторах. На денверских складах было полно медной проволоки; Ральф с Брэдом сами ездили туда на прошлой неделе и проверяли. Если будет достаточно помощников, они рассчитывали зажечь свет к Дню труда.[1]

— И тогда мы закатим самую потрясную вечеринку, какую только видел этот городишко, — сказал Брэд.

Правопорядок. Вот что еще беспокоило его. Справится ли Стю Редман с такой задачей? Тот не хотел браться за эту работу, но Ник надеялся, что сумеет убедить Стю… а если коса найдет на камень, он может попросить дружка Стю, Глена, помочь ему. Что действительно угнетало его, так это воспоминания, все еще слишком свежие и болезненные, чтобы отмахнуться от них, об его собственном коротком и кошмарном пребывании в Шойо в качестве тюремщика. Умирающие Винс и Билли и скачущий по камере Майк Чилдресс, вопящий сорванным голосом: «Голодовка! Я объявляю голодовку!»