Виктор Федоров - Метагалактика 1993 № 3

Я сам не знаю, говорил ли тогда правду, или кривил душой, но Хьюз выслушал меня с явным почтением, сделавшим его голос еще более мягким.

— Так вот, сэр, чтобы не повторилось того, что было, перестаньте думать о том, чего нет. Поверьте, это очень просто: принимать шелест листвы за шелест листвы, а вой ветра за вой ветра. Заставьте свое воображение избавиться от призрака какого-то голубого дракона, призвав на помощь разум, и для вас в один миг он перестанет существовать. Единственное, что пагубно может сказаться на вашем настроении будет все то же одиночество, но в этом случае вы не должны никогда забывать, сэр, что если этого потребуют обстоятельства, старый Френсис Хьюз в любую минуту готов прийти к вам с советом и помощью.

Мы тепло простились на пороге ветхого домика, где, казалось, я пробыл всего несколько часов. Категорически отказавшись от предложения воспользоваться двуколкой, я отправился к себе пешком, выбрав самый неторопливый шаг и самую длинную дорогу. Признаюсь, уже первая тысяча футов за спиной создала у меня на редкость устойчивое и неприятное ощущение погружения в мрачную серую бездну, настолько изменил местность недавно прошедший дождь. По-прежнему веяло живительной свежестью, но теперь она приносилась сюда частыми порывами холодного ветра, гнавшего по небу нескончаемые плеяды тяжелых фиолетовых туч, спускавшихся так низко, что, казалось, их исполинские монолиты задевали кроны отдельных деревьев и даже округлые вершины гигантских валунов. За все время своего пребывания здесь я не видел такой гнетущей, неприветливой и пасмурной погоды, однако на сей раз напутствующий совет старика Хьюза помог мне избавиться от чрезмерно мрачных впечатлений. Отдохнув телом и душой, и заморозив струну ужаса в своем восприятии окружающего, я стал относиться ко всему так, как делал это в те недавние времена, когда мой проклятый архив — этот источник невообразимых бед — был на надежном, неприступном замке. И все же, не переставая удивляться тому, какую дьявольскую призму я собственноручно соорудил перед своими глазами, я тем не менее был еще довольно далек от внутреннего восторга и ликования. Мисс Дортон и ее невероятная судьба — вот, что продолжало оставаться непреодолимым барьером, отбрасывающим в прошлое при любой попытке к нему подступиться.

«Хотя старик Хьюз и относился ко мне, как к впечатлительной и наивной барышне, все же во многом он был безусловно прав, — вслух бормотал я, отчаянно сопротивляясь сильным порывам встречного ветра и придерживая рукой кепи, — Молодая леди просто не могла решиться сохранить в тайне свою поездку в эти забытые жизнью края, а в таком случае здесь бы уже давно была полиция. Но прошло столько времени, этого не произошло, значит…»

За всю дорогу раза три я возвращался к этой спасительной мысли и те же три раза застревал на одном и том же месте, откуда память безжалостно отбрасывала меня в самый очаг недавних событий в «Поющем Камне», отчего, вынужден признать, даже на холодном ветру мне становилось невыносимо жарко. Дичайшее противоречие между здравым смыслом и моей непоколебимой уверенностью в достоверности всего происшедшего заставило меня настолько ускорить шаг, что опомнился я только на самых подступах к имению, застыв на некоторое время возле массивной чугунной ограды.

Мое отсутствие исчислялось каким-то десятком дней, но разве мог я допустить, что за столь короткое время здесь может все так преобразиться и помрачнеть. Мой дом, вобрав в себя все самое зловещее и печальное, выглядел еще более запущенным и мертвым, словно специально был выстроен сатанинской силой для обитания коварных призрачных духов. Как-то совсем по-новому смотрел я на узкие темные окна, остроконечную, тронутую плесенью крышу, неизменно перенося тревожный взгляд на дверь подъезда, где, казалось, вот-вот должна появиться сгорбленная фигура омерзительного Джонатана. И все же самое сильное беспокойство причиняла царящая здесь могильная тишина, неподвластная даже вездесущему ветру, чьи резкие порывы склоняли голову перед ветхими старыми стенами.

Я робко переступил порог своего страшного дома, так, словно никогда здесь не был. Хотя обстановка в комнатах сохранилась именно такой, какой я оставил ее в то ужасное утро, все представлялось каким-то другим, странным и холодным. Все светильники были погашены, от множества свечей в коридорах остались лишь одни небольшие холмики, обросшие невообразимыми, причудливыми наростами застывшего воска. Даже в ясные солнечные дни сквозь узкие окна сюда проникало ничтожное количество света, но теперь, когда небо оказалось плотно затянуто серыми тучами, здесь повсюду зловеще сгущались серые сумерки, только у самых окон прорезаемые зыбкими и таинственными проседями света.

Если вокруг «Поющего Камня» стояла дикая тишина, то внутри молчал лишь остановившийся маятник огромных напольных часов: все, решительно все, что раньше было обречено на безмолвие, сейчас старалось подать свой отвратительный голос. Кое-где оставшиеся распахнутыми окна порой порождали сильные сквозняки, от которых зловеще постукивали тяжелые рамы картин и шуршали потревоженные гардины. Каждый мой шаг, где бы я ни находился, отмечался пронзительным скрипом половиц, иной раз чем-то напоминавшим человеческий крик.

И все же самым страшным обитателем пустого дома оказались холод и колючая сырость, окончательно убедившие меня в невозможности дальнейшего пребывания среди этих глухих стен и могильных сводов. Без конца бродя по затемненным помещениям, лишенным всякого гостеприимства, я все более чувствовал себя брошенным всеми нищим, даже неспособным убежать от самого себя.

Вновь нахлынувшее чувство ужаса к полудню сменилось странной апатией, достигшей своего апогея, когда я понял, что действительно искал то, чего нет, и даже самый придирчивый осмотр был бессилен перед тайной страшной кончины мисс Дортон. Вероятно, это и был тот последний удар, окончательно похоронивший меня в собственных глазах. Холод, мрак и безысходность, подталкивая к безоглядному бегству, одновременно все глубже завлекали меня в свою дьявольскую пучину, в результате чего, так и не сбросив накидку, я, задыхаясь от волнения, беспрерывно блуждал но дому до самого вечера, будучи не в силах спокойно усидеть на месте и выкурить сигару.

С наступлением темноты характер моих размышлений приобрел еще более зловещий характер и я впервые столкнулся с тем чудовищным состоянием, которое поджигает ненависть и страх перед бытием. Мое спасение теперь могло быть только в том, что не дожидаясь рассвета, я вырвусь из этих пропитанных зловонным духом дьявольщины седых стен, однако, куда мне было бежать, если бездонная пропасть, окружавшая дом со всех сторон и скрывавшая от меня мир людей, могла быть преодолена только через ужасную смерть!