Максим Бондарчук - Фируз (СИ)

Старик на секунду замолчал и на его лицо упал тусклый свет от настольной лампы.

— И вот теперь ты спрашиваешь меня, что для меня стало важно на самом деле? Быть человеком. Оставаться им, не смотря ни на что. Очень многие не понимают этой простой аксиомы и часто расплачиваются за нее двойной ценой. Это неподкупная истина, которая, тем не менее, очень сложно доходит до большинства людей.

Отец замолчал. В этой тишине было что-то, что сильно волновало молодую девушку. Чувство недомолвки, будто от нее утаили что-то важное и не хотели раскрывать тайну.

— Вы сказали, что корабль принадлежит нам. Но как?

— А потом я встретил ее, — старик будто не слышал вопроса Силаны, — Она появилась в тот самый момент, когда я был уже одной ногой в могиле. Вися на краю бесконечной пропасти, она подошла ко мне и протянула руку помощи. Эти тоненькие нежные руки… Она спасла меня, вытащила из той ямы, в которой я должен был умереть. Помогла понять, что есть на свете вещи, которые нельзя купить за деньги, невозможно синтезировать или создать при помощи самых лучших ученых. Доверие, любовь, возможность чувствовать прикосновение человека, который в один миг стал дороже чем все состояние, что я смог сколотить за годы своей бессмысленной жизни. Она стала той путеводной звездой, что вывела меня из мрака эгоизма и указала истинный путь, которым я должен был следовать.

Старик вновь замолчал. В его глазах начали появляться слезы. Это так удивило девушку, что она почти вплотную подошла к Отцу и положила свою руку ему на плечо. Ей вдруг захотелось обнять его. Помочь. Попытаться хотя бы чуть-чуть унять возникшее внутри его старого организма волнение.

— Этот корабль…. «Реюньон»… мой. Я купил его очень и очень давно. Продал все свои картины, коллекции, отдал за бесценок все, что связывало меня с тем миром, где я погряз во лжи и эгоизме. Я поверил своей жене. Помню как мы ночи напролет говорили с ней о Пути. О том, что где-то далеко есть планета, на которой можно создать свой маленький рай. Обитель в которой не будет места плохому и все окажутся равными перед друг другом. Рассуждали как устроим этот мир, как создадим с нуля государство-равенство, лишенное бюрократии и самоуправства. Мы смеялись, оба понимая, что все это невозможно, но… было в этом что-то вызывающее. Я будто снова обрел стимул к жизни. Захотел совершить что-то поистине великое, чудесное. Подарить окружающим людям настоящую жизнь, которой был лишен сам.

— Ты? Все это…твоих рук дело? — девушка тихо задала вопрос, словно боясь сбить старика с мысли.

— Мы долго искали Путь. Изучали межзвездные карты, системы, планеты. Я ночевал в библиотеках, получал знания, которые должны были провести меня к конечной цели, консультировался с самыми именитыми навигаторами. И наконец, спустя несколько лет подготовки и расчетов, я проложил маршрут по старым картам. Это был огромный труд, в который я вложил всю свою душу… остатки души. Мы радовались…. Как дети, что смогли построить замок из песка и никак не могли на него налюбоваться. Это была победа, маленький триумф перед серьезным испытанием, который нам всем предстояло пройти. Мы создали целую философию, можно сказать, религию, где материальное было отброшено в сторону, а духовное — возведено в абсолют. Мы думали, что достигнем просветления, а тяжелый и трудный путь закалит наших последователей, но ошибка проявилась слишком поздно, чтобы я мог ее исправить. Твой отец, Хаммонд, был одним из тех, кто посеял семена раздора среди нас, первый кто поставил под сомнение саму основу нашего Пути. Его желание поставить все под контроль граничило с безумием. Он считал и до сих пор считает, что только установив тотальный контроль над знаниями и их получением, мы сможем держать ситуацию под контролем. Но твой отец ошибается.

— Почему? — она едва слышимо спросила.

— Человеческое развитие всегда основывалось на опыте прошлых поколений. Он передавался сначала из уст в уста, потом на бумагу, затем на носители толщиной в человеческий волос. Это как предковая память, когда отец рассказывает своему сыну как добывать огонь, а мать учит свою дочь мастерству рукоделия. Невозможно отнять то, что заложено базовыми инстинктами, даже если строго ограничить доступ к открытым источникам. Их знания здесь, — старик указал на голову, — и здесь, — затем на сердце.

— Чтобы установить контроль нужно уничтожить родителей и принять на воспитание осиротевших детей. Только тогда, когда произойдет разрыв этой цепи, когда память и знания предков утонут в небытие, откроется путь к полной власти, тогда будет возможно абсолютно все.

В комнате наступила тишина. Старик долго обдумывал свои слова и видел как девушка сидит напротив него и не сводит глаз. Видел жадный огонь в ее взгляде, требовавший добавки. Он знал, что она будет другой. Не похожей на своего обезумевшего отца, той, что сможет понять его замыслы и мотивы тех поступков, что когда-то были совершены им.

— Мои дети не прошли испытание временем. Их вера за долгие годы превратилась в непреодолимое желание получить все и немедленно. Они стали такими же как и Хаммонд. Агрессия совершила метаморфозу в их разуме и поведении. Каждый раз, когда корабль уходил с орбиты очередной планеты, я видел как менялось их отношение ко всему происходящему. Их лица становились злее, а поступки все больше диктовались личными приоритетами. Все то, что я с женой так старался искоренить, вновь начало давать свои плоды. Она умерла, так и не увидев прогресса своих усилий. Наоборот, перед смертью она плакала и каялась, что так и не смогла сделать мир лучше. Это невозможно забыть, Силана, но обратного пути уже нет.

Старик поднялся со своего места, накинув на свое лицо плотную засаленную ткань, которая уже много лет служила ему капюшоном, и прошел вдоль комнаты. Свет падал на его сгорбленное тело, увеличивая и без того неприятное зрелище от увиденного. Голос стал хриплым — он что-то шептал про себя. Странные слова лились из его легких, разрывая возникшее молчание и наполняя помещение низким басом.

Наконец, он повернулся к ней лицом.

— Я хочу тебе кое-что показать. Пойдем.

Старик открыл дверь и указал на выход. С другой стороны тут же повеяло холодом. Их путь не был быстрым. Пролегая через темные коридоры почти умерших этажей, где пустота и смерть были привычными вещами, двое двигались по заржавевшей винтовой лестнице, штопором уходившей в самую глубь. Свет практически отсутствовал. И чем глубже они опускались вниз, тем сильнее ледяная хватка сжимала мышцы молодой девушки. Она сжалась и обхватила себя руками. Ее кожа стала гусиной и мышцы машинально начали сокращаться, стараясь сохранить драгоценное тепло.