Лариса Петровичева - Следы на воде

Если до этого в коридоре царила абсолютная тишина, то теперь и вдали слышались шаги. Кто-то двигался прямо к ним, эластичные стены ритмично сокращались, и Алина могла теперь видеть, что они прошиты тонкими и толстыми пульсирующими нитями.

— Не дышите! — прошептал Исцелитель и ухватил Алину и Дэна за запястья. Прикосновение его руки почудилось Алине легким ударом тока, и мир коридора тотчас же утратил немногие свои краски, став черно-белым и мутным.

— Ноги подберите!

Сеть, — понимание происходящего пришло к Алине будто бы ниоткуда. Он охватывает нас своим Светящимся телом, надеясь, что идущие ничего не увидят и уж тем более не почувствуют. А потом мысль оборвалась, как паутина, потому что коридор засиял, и Алина увидела целую процессию.

Двое ангелов-служителей несли полыхающий белым пламенем предмет, который Алина сравнила с гигантской катушкой. Вот только прозрачные огненные нити опутывали не картонный цилиндрик-основу, а чье-то тело. Тут Алина действительно перестала дышать, потому что узнала в несомом Провозвестника. И архангел, которого она видела убитым на окровавленном снегу, вовсе не был мертв: пробитая грудь тихо вздымалась и опускалась, исцарапанные пальцы правой руки силились сжаться в кулак, но только бесцельно скреблись по рваному свитеру. Служители остановились возле оцепеневшей незримой троицы, и Алина, дрожащая от страха, увидела, как движутся под сомкнутыми веками глазные яблоки Провозвестника. Кома, подумала Алина, и тут в коридоре появились двое. Стратег шел с видом начальника, которого измучила великая тупость подчиненных в частности и достала жизнь вообще. Лиза, следуя за главой Совета, только что не танцевала от радости. Стратег устало вздохнул, простер руку и приказал:

— Звездный Зал.

Мрак перед служителями послушно потек серебристыми каплями, раскрывая широкий проход, в котором взгляду Алины открылся огромный белый зал с сияющими деревьями-колоннами и черным потолком, усеянным огоньками звезд. Провозвестника осторожно вынесли из коридора, и Лиза, обойдя остановившегося Стратега, шагнула за служителями.

А Стратег неподвижно стоял в коридоре и не торопился покидать его. Он медленно оглядывал бугристые стены, словно выискивал взглядом нечто, потревожившее его. Сердце Алины безумно колотилось где-то в глотке, и внутренний голос верещал: увидел! нашел!

Стратег постоял еще немного, а потом покачал головой и переступил порог. Повинуясь его небрежному жесту, лаз захлопнулся.

Одновременно лопнула сеть Исцелителя, и закричал Дэн.

Алина вскочила. Там, где только что сидел нефалим, теперь была натянута прозрачная мембрана, перегородившая коридор, и растерянный Дэн оказался за ней. Он пробовал прорвать тонкую с виду пленку, но тщетно.

— Дэн! — Алина бросилась к нему. Что ж это за пакость, такая легкая и прозрачная. И ведь она, Алина, чувствует тепло ладоней Дэна, который колотит по пленке, до нее доносится его дыхание. Ну что это за чертовщина? — Да помогите же!

Обернувшись к Исцелителю, она увидела, что тот растерян не меньше ее и Дэна. Архангел стоял, ссутулившись, безвольно опустив руки, и Алина поняла: все. Он действительно ничего не может с этим поделать. Подарочек Стратега на прощание был ему не по зубам. Мембрана становилась плотнее и теряла прозрачность. Ее поверхность змеилась нитями. Алина чувствовала, как отдаляются, исчезают ладони Дэна, это было страшное ощущение тяжелого, бесконечного сна.

— Дэн, — прошептала она. — Дэн, подожди! — и изо всех сил ударила растущую меж ними стену; с таким же успехом можно было бы бить камень. — Дэн, не уходи!

Мембрана мутнела, и лицо Дэна отдалялось, становилось чужим.

— Алина, я люблю…

Он стал призраком. Легким карандашным наброском на листе бумаги.

— …тебя.

И все пропало.

Ты, путешественник, приехал в чудесный город. Старина и модерн соединяются в нем на удивление гармонично, приправленные зеленью садов и парков и разноцветьем неоновых вывесок. Пройди, никуда не торопясь, по мостовой, загляни в магазинчики, посиди в уютном кафе, попивая шоколад и любуясь уличным движением, зайди в музеи, прогуляйся по парку, покормив шустрых белок и лениво благородный лебедей, насладись зрелищем торжественного заката, щедро обливающего улицы жидких золотом и убедись, что это лучший город на Земле. Но молю тебя, не сворачивай с шумных улиц во дворы роскошных домов, не ныряй в гулкие своды арок, не изменяй устоявшиеся маршруты экскурсий в поисках диковинок — ты найдешь лишь грязь, разломанный асфальт, разносимый ветром мусор, бродяг, вонь и облезлые стены и скажешь: вон, вон из этого венециански фальшивого города с гнилым нутром, скорее вон, сюда я больше не ездок!

Впрочем, из любого правила есть исключения. Пройдя через подворотню в историческом центре города, можно наткнуться не только на помойку, но и на дивный белый особняк с замечательным зеленым двором. Это один из корпусов местного педагогического университета, занимаемый факультетами филологии и математики, охраняемый государством памятник архитектуры времен Екатерины Великой, что, впрочем, не мешает студентам на большой перемене гасить о стены сигареты и оставлять пиктографы типа «Коля — лох».

Народ во дворике кучковался постоянно, будучи весьма занимательным для стороннего наблюдения. Встречаются тут и мученики науки в очках с толстыми линзами, и дамы, одеждой и манерой поведения напоминавшие продажных девок, и серьезных люди в дорогих костюмах и с повадками деловых хищников, и богемная молодежь в супермодных одеяниях, и откровенно серые мышки, и натуральные фрики.

Одна из студенток первого курса поначалу была приписана к богеме за то, что ходила в институтский театр, но потом модники с обидой заявили, что она самый настоящий фрик или, выражаясь по-русски, чучело-мяучело и идиотка. Фрики, в числе которых были в основном местные толкиенисты, открестились от нее сразу же, и хмурая нелюдимая девушка осталась одна.

По документам ей было шестнадцать, но выглядела она моложе всех однокурсниц, да и ростом не вышла — на нее натуральным образом смотрели свысока. Рыжие волосы она красила в антрацитово-черный цвет, отчего лицо казалось худым и изможденным. Что же до внешности, то это был настоящий гадкий утенок; впрочем, доцент Егоров, знаток и ценитель женского пола, увидев ее, облизнулся чуть ли не в открытую, а в плане оценки чьей-либо внешности на него можно было положиться целиком и полностью. К сожалению Егорова, эта студентка была филологиней, а значит, курс аналитической геометрии ей не грозил, и склонить девушку к знакомству не представлялось возможным.