Юрий Самусь - Полынный мед (главы из романа)

— У вас кто-то умер? — спросил Владимир.

Пассажир молчал.

"Наверное, — заключил Арбатский. — Тогда все на свои места становится. Человек едет на опознание трупа, вызвали значит, дело это, как водится, безотлагательное. А вообще-то, это даже неплохо. Морг — это серьезно, это даже гаишников убедит, если они запашок учуят, не к ночи будь помянуты. В морг развлекаться не ездят".

На том Владимир и порешил, после чего мыслями вернулся к событиям в Доме литераторов.

"Гады, эти письменники. Уж поди дрыхнут давно. Им-то что — печатайся да гонорары пропивай. Вот и все заботы. Одно радует — Бубенцова сегодня завалил. Вот он-то, наверняка не спит — переживает. Теперь долго в секцию не сунется. Эх, еще бы Людку Виноградову прижать! Обнаглела баба до предела. Разъезжает по семинарам да конвенциям, кем-то там руководит, у кого-то учится — и все на халяву. Ну, ничего, и на старуху бывает проруха, стравлю я ее с кем-нибудь повлиятельнее, тогда посмотрим, куда спесь денется?.."

За приятными этими раздумьями Арбатский едва не проскочил нужный поворот. Завизжали шины, "запорожец" скособочился, но все же в узкую улочку сумел вписаться.

— Фу, — выдохнул Владимир, — приехали!

Потом огляделся и снова вздохнул. Признаться, не любил он это место. Улица старая, тихая и безлюдная. Дома тоже старые, с облупившейся штукатуркой, с подслеповатыми, маленькими окошками, вроде бойниц. И название дебильное — улица Вязов. Прямо как в фильме про Фредди Крюгера. Правда, когда это название улице давали, никто про Крюгеpа и не слыхал. Просто давным-давно кому-то из начальства взбрело в голову переделать звучные дореволюционные названия в более нейтральные. А так как он особым интеллектом не обладал, то и появились улицы "платанов", "кленов", "сосен" да "берез".

Пассажир открыл дверь, и, выбравшись из машины, прямиком направился к двери, над которой горела, мерцая и подрагивая, вывеска: "Городской морг".

— Мужик! А платить? — встрепенулся Арбатский.

— Потом, — не оборачиваясь, бросил тот через плечо.

— Когда, потом? — возмутился литератор.

— Когда вернусь.

Он открыл дверь и исчез в темном провале проема, заставив застрять еще в горле запоздавший вопль: "Мы так не договаривались! "

Арбатский громко выругался, хлопнув с досады кулаком по рулю. Торчи теперь здесь до опупения, жди, когда он с медэкспертами разберется. Заплатить-то он заплатит, никуда не денется, но на простоях калыма не бывает. Больше клиентов — больше денег, закон известный всем калымящим за баранкой.

Где-то неподалеку завыла собака. Жутко как-то завыла, будто в последний раз. Владимир зябко поежился, поднял до упора стекло. Затем, подумав, закрыл двери на фиксаторы.

Одиноко раскачивался под порывами ветра тусклый, наверняка обсиженный мухами, фонарь. Дальше улица тонула в полном мраке.

"Бред какой-то, — подумал Арбатский, неуверенно опуская стекло и вытаскивая из нагрудного кармана сигарету. — Ну темно. На то она и ночь, чтобы было темно. Ну, собака завыла, на то она и соба…"

Разом погасли и фонарь, и вывеска над моргом. Арбатский поперхнулся дымом, резко пульнул сигарету через окно, и лихорадочно начал вращать рукоятку стеклоподъемника. Только теперь он понял, что в морге не горело ни одно окно. Да разве только в морге! Вряд ли все на этой улице укладываются спать с петухами. Владимир посмотрел на часы. Почти два. Самый пик музыкальных телевизионных программ и прочей порнухи.

Рука сама по себе стала тянутся к ключу от замка зажигания, но голова дала ей отбой. "Он тебе должен пятьсот рублей, — напомнила она, — а это, как ни крути, десять баксов. Подарить этому козлу десять зелененьких! Да за это можно весь морг на уши поставить… из гроба вытащить, но заставить расплатиться. Он ведь не на того напоролся? Правда? "

Арбатский решительно открыл дверцу, громко, чтобы ВСЕ услышали, захлопнул ее за собой и уверенным шагом направился к входу в морг.

Тяжелая деревянная дверь противно заскрипела под его напором. "Могли б и петли смазать, — подумал Владимир и тут же осадил себя. — Господи, о чем это я?.."

За порогом ждала тьма еще более беспросветная, чем на улице. Решительность куда-то испарилась, и рыболовным крючком в мозг впился страх. Но Арбатский вновь вспомнил зеленовато-белый портрет президента Гамильтона в три четверти и решительно сделал первый шаг. Под ногами заскрипела половица и все. Ничего не произошло. Не выперся из-за угла Фредди Крюгер со своими коготками, да и покойничков что-то, он не разглядел, как ни пытался. Тогда Владимир сделал второй шаг. Сзади с треском и грохотом, от которого самому можно стать покойником, захлопнулась дверь.

"Это сквозняк, — попытался успокоить себя Арбатский, дрожащей рукой вытирая со лба испарину, — это просто сквозняк. В моргах это обычное дело, так сказать, для лучшей вентиляции".

Третий шаг он делал минут пять. Вернее, само движение заняло две секунды, остальное время ушло на слабые уговоры и сильные воспоминания о хрустящей рифленой бумажке. Но зато, когда он сделал этот шаг, то увидел свет. Оказывается, от главного коридора ответвлялся еще один, заканчивающийся дверью. И именно из-под этой двери пробивалась яркая полоска. Арбатский облегченно вздохнул и двинулся прочь из сумерек.

За дверью оказались глаза налитые кровью и совершенно мутные. Они принадлежали красноносому, худощавому старичку, нависшему над полупустой поллитровкой.

— Ик! — первое, что сказал он вошедшему литератору.

— И вам здрасьте, — ответил Владимир.

— Ты кто, ик?

— Таксист, — решил не вдаваться в подробности Арбатский.

— Я, ик, не вызывал, ик, твою побери.

— Я знаю, — присаживаясь на краешек стула, ответствовал молодой писатель. — Я тут мужика одного до вашего заведения подвез. А он не расплатился, велел ждать. Да вот запропал куда-то, я и решил поискать.

— Нету здеся никого, окромя трупов. Но те на такси не катаются.

— Нет, вы что-то путаете, — покачал головой Арбатский. — Я точно знаю, что он зашел сюда.

— Вперед ногами? — захихикал старичок, наливая в какую-то мензурку прозрачную жидкость.

— Может, вы не в курсе? — с надеждой в голосе спросил Владимир.

— Это я не в курсе? Это я-то? — разволновался старичок. — Да я в этом морге родился, может быть. Я в этом морге, быть может, и помру.

— Как это родились?

— А вот так. Здеся до революции родильное отделение было. Это уж при советской власти-то покойничков тутоньки решили паковать, заместо, значица, новорожденных.

— Да-м-м, — протянул Арбатский.

— Вот то-то. Пить будешь?

Искушение было сильным, но Владимир заставил себя сдержаться. Одно дело проснуться после пьянки в родном Доме литераторов, а другое — в морге. Да еще, не приведи господь, с номерком на ноге…