Юрий Самусь - Полынный мед (главы из романа)

Феофан решительно переступил порог и увидел лысоватого розовощекого мужика с майорскими погонами на засаленном кителе. Майор сидел за монитором компьютера и, усердно давя на клавиши, забрасывал гранатами каких-то свиней, крест-накрест опоясанных пулеметными лентами.

— Виндикатор! — не отрываясь от монитора, радостно сообщил военком. Потрясная стрелялка.

— Индикатор? — переспросил Поскребышев.

— Да, нет… Виндикатор. Игрушка такая.

Феофан Савельевич тупо воззрился на экран, где истекающие кровью свиньи вопили матерные слова и яростно отстреливались от надвигающегося на них кошмара в виде вооруженного до зубов красавчика в солнцезащитных очках на носу.

— За что вы их так? — спросил Феофан. — Это же свиньи, не люди.

— Да, — согласился Живодеров. — Зараза еще та. С одного выстрела не уложишь. По ним лучше с уменьшителя лупить. А потом, как жабу, хрясь каблуком — только кишки во все стороны!

И он показал на экране, как это делается. Действительно, выглядело впечатляюще.

— А у нас на вооружении таких штуковин нет? — заинтересованно спросил Поскребышев.

— Эх, — махнул рукой военком. — Кабы было, разве мы перед Америкой унижались-то? Шарахнули бы один раз, а потом всех скопом — каблуком! Только мокрое место и оста…

Тут майор резко вскинул голову и, удивленно воззрясь на Феофана, спросил:

— Ты кто?

— Я? Я — литератор. Феофан Савельевич Поскребышев. Вы меня выступить перед призывниками пригласили.

— Я? — удивился Живодеров.

— Ну, да. Вот и повестка.

Майор взял бумажку, покрутил ее в руке, даже не читая, а потом заорал:

— Марш на плац! В общую колонну. Через пятнадцать минут эшелон.

— Простите? — пробормотал Феофан Савельевич. — Что-то я вас…

— Разговорчики, призывник. Марш в строй!

— Кто призывник? Я призывник? Я лейтенант запаса.

— Чего!? Где документы? Где военный билет?

— Но я его не взял с собой.

— Значит, марш в строй.

— Но вы на меня посмотрите! — со слезами на глазах взвыл Поскребышев. — Разве я похож на парня призывного возраста? Нет, вы не воротите нос, вы, будьте любезны, гляньте на мою старческую физиономию. Как вы думаете, сколько мне лет? Не знаете? Скоро полтинник стукнет, какая тут к черту служба.

— А вот такая, дезертир ты наш. Раз повестка пришла, значит, по документам значится, что ты в армии не служил.

— Все правильно. Я окончил ВУЗ с военной кафедрой.

— Покажите документы!

— Ну нету же! Я ведь думал, вы меня перед призывниками выступить вызвали.

— А на нет, и суда нет. Марш на плац, покуда в дисбат не определил.

Тут Феофан Савельевич решил рассердиться:

— А не пошел бы ты, майор, в… в… ну, где прямая кишка находится.

— Так, — прохрипел Живодеров. — Значит, не хочешь по-хорошему? Ну, тогда извини.

Сзади послышался скрип открывающейся двери. Феофан оглянулся и обмер. Скаля зубы, в комнату вошел красавчик в солнцезащитных очках. В руке он сжимал странного вида штуковину, блестящую никелем. Рожу красавчика, в чертах которого было что-то кошачье, кривила злобная ухмылка.

"Где-то я все это видел, — подумал Поскребышев. — Совсем недавно видел. Прям пару минут назад…"

Но в следующий миг из штуковины вырвался яркий луч и уперся в грудь Феофану Савельевичу. И тут же все вокруг стало меняться, увеличиваясь и расширяясь. Вверх рванул потолок, а с ним и стол со стульями. Майор с очкастым тоже стали стремительно расти, словно дрожжей нажрамшись.

"Что это с ними? — с ужасом подумал Поскребышев. — Отчего это их так расперло"?

Но ответ на этот вопрос к нему пришел лишь тогда, когда он увидел нависший над собой кованый солдатский сапог.

— Мамочки! — пискнул Феофан, и что было духу припустил под стол.

Патриарх молодежной литературы Волопаевска проснулся от холода. В комнате не было ни души, лишь тараканы угрожающе высовывали усы из-за батарей центрального отопления.

"Сволочи, — лениво думал Арбатский, растирая вконец скукожившуюся физиономию. — Повылакали все и смылись. Даже разбудить не соизволили".

Но тут его взгляд наткнулся на обугленные пачки "Партийной жизни", и только тогда литератор почувствовал, что в комнате, несмотря на распахнутые окна, все еще попахивает гарью.

"На кой черт они журналы жгли? — подумал Владимир. — Видать, окончательно сдурели".

Арбатский отключился задолго до появления Боюна, а потому и незапланированный финал попойки остался для него полнейшей тайной.

"Настучать на них, что ли? — размышлял застрявший в молодежной категории беллетрист. — Вот пришьют голубчикам глумление над основами общества, сразу забегают, как ошпаренные. Только куда стучать? Горкомовцы из кабинетов боятся высовываться, кагэбешники… Ну их к черту! Раз на карандаш возьмут, потом не отобьешься. Ладно, факт зафиксируем, а там видно будет".

Проверив на всякий случай бутылки, Арбатский разочарованно вздохнул и поплелся к выходу. Внизу, со всей силы тарабаня кулаком в дверь вахтерской, разбудил приученного к подобному обращению дежурного, дождался, пока тот откроет замок и задвижку, и выбрался на свежий воздух.

Старенький "запорожец" покорно ждал загулявшего хозяина. Арбатский плюхнулся на сидение, завел мотор и аккуратно надавил на педаль акселератора.

"Ехать лучше окраинами, — решил Владимир, — а то еще на ГАИ нарвусь и схлопочу очередную дырку в правах. А жаль, можно было б, пожалуй, и подкалымить".

Вообще-то, возить случайных пассажиров в это время суток Арбатский не очень-то любил, логично рассуждая, что ночь — она для сна, а не для того, чтобы за баранкой торчать. Кроме того, народец в последнее время пошел отпетый, жуликов стало полно, ворья разного, просто подонков. И не пикнешь ведь. Ножик под ребра пихнут и все. Для них это, что вилкой бифштекс наколоть. Да, что тут говорить, ночь не самое лучшее время для нормального человека. А с другой стороны, отказываться от возможности зашибить лишнюю копейку тоже неразумно.

Примерно так решил Арбатский, почти автоматически притормозив возле взмахнувшего рукой мужичка в черном костюме и старомодной шляпе. Он молча залез на заднее сидение да хриплым голосом кинул:

— Поехали.

— Куда? — тронув с места, спросил Владимир, разглядывая пассажира в зеркальце заднего обзора.

— В морг.

— В морг, так в мо… — начал так и не состоявшийся беллетрист и запнулся. — Не понял?

— Понял.

Арбатский пожал плечами. Как говорится, хозяин — барин. Только вот зачем этому типу в морг в половине второго ночи, понять он не мог. Снова глянул в зеркальце. Мужик как мужик: в годах уже, глаза темные, брови густые, нос длинный, крючком, правда, лицо бледное чересчур.