Ярослав Голованов - Победа Альбрехта Дюрера

Конгресс встретил наших муравьев восторженно, хотя доклад, который Вальден написал для старичка энтомолога, главы нашей делегации, был сплошной «липой». Там говорилось о каких-то мифических методах дифференциальной селекции, но ни слова не было сказано о работах фон Вальдена и «Альбрехте», которому Ганс и Герман были обязаны своим рождением.

Через месяц Марта привезла муравьев обратно. Газетный бум стих, и муравьи снова перекочевали за забор на Рихард-штрассе, в наш корпус. Марта кормила их говядиной, вареным картофелем и следила за тем, чтобы они не согнули прутьев решетки, толщина которых позволила бы держать в ней льва.

Это и было ее основным занятием. Насколько я понял, Марта не знала толком ни физики, ни биологии. Всякой творческой работе она предпочитала чисто техническую. Она обожала статистику, любила вычерчивать графики и диаграммы, вести всякую официальную документацию, которая нам только мешала. Она была любопытна, но не любознательна. Ее интересовало решительно все, за исключением нашего дела: мои знакомые и те, кто звонят мне по телефону; и что я думаю о предложениях Москвы по разоружению; и как мне нравится последнее выступление американского президента. Очевидно, это ее любопытство и равнодушие к нашей работе и раздражало Боцке, да и меня немного. Я не совсем понимал шефа, который приглашал ее на все наши научные консилиумы: пользы от нее не было никакой. Быть может, Вальден просто не хотел обижать «фрейлен Марту», как он с неизменной почтительностью называл ее. О, у нашего шефа можно учиться не только биологии, но и «старым, добрым» правилам хорошего тона!

3 ноября. Однажды, когда фон Вальден пришел в нашу лабораторию, я спросил его, почему он назвал свой аппарат «Альбрехт».

— А разве ты не знаешь, — удивился он. — Нюрнберг — родина великого Альбрехта Дюрера. Одного из тех немногих художников, который до тонкости знал пропорции живого тела. Ты читал его «Книгу пропорций»? Обязательно посмотри. А помнишь «Адама и Еву»? Это гениально!

— Шеф, а что вы говорили о Венере Милосской? — напомнил я.

— О, ты не понял меня, — недовольно поморщился фон Вальден. — Это трудно объяснить. Для Дюрера не существовало абсолюта красоты. Я чувствую, что в слово «искусство» он вкладывал нечто иное, чем его современники, да и потомки. Дюрер говорил: «Искусство заключено в природе, кто может, тот извлекает из нее искусство и владеет им». И разве то, что делаем мы с помощью нашего «Альбрехта», — не искусство? Ведь все возможное уже заключено в природе, в недрах зародышевой клетки, и именно наш «Альбрехт» извлекает из нее то, что мы хотим.

— А что «он» делает в корпусе S? — совершенно неожиданно для самого себя спросил я.

Шеф резко повернулся. Его яркие голубые глаза на секунду впились в мое лицо.

— В корпусе S «Альбрехт» тоже делает то, что мы хотим, — медленно, с расстановкой проговорил он.

Несколько недель Вальден не напоминал мне об этом разговоре. Я тоже молчал, и вот сегодня он вызвал меня к себе. Первое, что я услышал от него, было:

— Курт, с сегодняшнего дня вы переходите на работу в корпус S.

Он похвалил мои отчеты по крысам-головастикам (вес их головы составлял 38 процентов общего веса), отметил, что я в совершенстве владею техникой операций на «Альбрехте», и выразил надежду на то, что и в будущем мои дела пойдут не хуже.

— К тому же рад сообщить вам, что ваше жалованье с сегодняшнего дня увеличивается на сто марок, — добавил он.

— Благодарю, шеф, — ответил я. — Но что я должен буду делать?

— Ваша новая тема: режимы кровообращения коры головного мозга.

— Опять крысы?

— Нет. Но работу с крысами не забывай. Она тебе еще пригодится… Впрочем, ты знаешь, что я люблю сюрпризы и не люблю предварительных объяснений. Вопросы потом.

Он отложил в сторону бумаги, лежавшие перед ним на столе. Я заметил среди них мою анкету. В графе «Род занятий отца», там, где я написал «биолог», рукою шефа было добавлено: «группенфюрер СС». «Зачем?» — подумал я, но промолчал.

Корпус S стоял на берегу маленького пруда, окруженный со всех сторон пышной зеленью липовой рощи, в листве которой белели изоляторы линии высокого напряжения. «Значит, — подумал я, — и здесь есть свой „Альбрехт“: высокое напряжение питало конденсаторы фокусировки».

Я не ошибся. В первой комнате, вернее, зале, я увидел уникальный аппарат. Он был больше того, на котором я работал. Перед главным пультом управления было два кресла. Я сразу заметил, что и сам пульт был снабжен какими-то дополнительными ручками управления, назначение которых было мне неизвестно. Я сказал об этом шефу.

— О, это пустяки, — ответил Вальден. — Да первое время тебе и не нужно будет работать на «Альбрехте».

Мы прошли длинным темноватым коридором, в котором за маленьким столом сидел какой-то здоровенный детина в белом халате. Увидев шефа, шедшего впереди, он встал. Мы молча прошли мимо и остановились перед дверью, застекленной белым матовым стеклом. Из-за двери раздавался какой-то писк, напоминающий щебет зеленых попугайчиков. Вальден оглянулся на меня и улыбнулся, затем открыл дверь и остановился на пороге.

— Добрый день, ребята, — весело поздоровался он. Я услышал ответный писк и заглянул через плечо шефа. Картина, которую я увидел, останется в моей памяти до самой смерти. Просторная квадратная комната без окон была ярко освещена. В ней не было ничего, кроме большого белого письменного стола и целого ряда маленьких кресел у противоположной стены, напоминающих детские стульчики на колесиках. В креслицах я увидел живые человеческие головы, с интересом смотревшие на нас. В первую секунду мне показалось, что это какой-то фокус, что тела, принадлежащие этим головам, помещаются где-то внизу, под полом комнаты. Но это только показалось.

В креслицах сидели чудовищные существа. Большие взрослые человеческие головы принадлежали уродцам с телами двухгодовалых детей. Они пищали что-то, чего я не мог разобрать, улыбаясь и протягивая к нам тонкие птичьи лапки-руки.

Это было так страшно, что я почувствовал, как липкий холодный пот выступил на моем теле. Шеренга голов у стены дернулась и поплыла в сторону: я понял, что теряю сознание. Чтобы не упасть, я схватил руками плечо шефа. Он обернулся, ободряюще похлопал меня по плечу:

— Ну, ну, Курт…

Очнулся я уже в другой комнате на диване, обтянутом белой клеенкой. Рядом в кресле сидел Вальден.

— Можете идти, — сказал он детине в белом халате, стоявшему у двери. Увидев, что я открыл глаза, он добавил: — Отлично, теперь мы можем поговорить.

Его голос звучал неторопливо и жестко, в нем уже не было так радовавших меня всегда отеческих нот.