Герберт Уэллс - Остров доктора Моро

К полуночи разговор о Лондоне был исчерпан, а мы все еще продолжали стоять друг подле друга. Наклонясь над перилами и задумчиво глядя на звездное и молчаливое море, каждые из нас был занят своими мыслями. Было подходящее время для излияний чувств, и я принялся выражать свою признательность.

— Мне никогда не забыть того, что спасением своей жизни я обязан вам!

— Случайно, совершенно случайно! — возразил он.

— Тем не менее я все-таки от души благодарю вас!

— Не стоит благодарности. Вы нуждались в помощи, я же был в состоянии оказать ее. Заботился и ухаживал я так за вами только потому, что ваше положение представляло довольно редкий случай. Мне было ужасно скучно, и я чувствовал необходимость чем-нибудь заняться. Если бы в то время был один из моих дней бездействия, или если бы мне ваша фигура не понравилась, хотел бы я знать, что с вами теперь было…

Эти слова несколько охладили мои чувства.

— Во всяком случае… — снова начал я.

— Это простая случайность, уверяю вас! — прервал он меня. — Как и все, что происходит в жизни человека. Одни глупцы не видят этого. Почему, например, я, оторванный от цивилизации, нахожусь здесь, вместо того, чтобы жить счастливым человеком и наслаждаться всеми прелестями Лондона? Просто потому, что одиннадцать лет тому назад в одну темную ночь я позабылся всего на десять минут!

Он замолчал.

— Неужели? — спросил я.

— Действительно так!

Снова наступило молчание. Вдруг он засмеялся.

— В этой звездной ночи есть что-то такое, что развязывает язык. Я знаю хорошо, что это глупо, а между тем, мне кажется, я не прочь рассказать вам…

— Что бы вы мне ни сказали, вы можете рассчитывать на мою скромность…

Он собирался уже начать, но вдруг с видом сомнения покачал головой.

— Не говорите ничего, — продолжал я, — я не любопытен. К тому же будет лучше затаить свою тайну в себе. Удостаивая меня своим доверием, вы не почувствуете ни малейшего облегчения. Не правду ли я говорю?

Он пробормотал несколько непонятных слов. Мне казалось, что я застал его врасплох, принудив к откровенности, по правде же сказать, мне вовсе не было любопытно знать, что завело его, врача, в такую даль от Лондона. Поэтому я пожал плечами и удалился.

У кормы над бортом тихо наклонялась темная фигура, пристально следя за волнами. Это был странный слуга Монгомери. При моем приближении он бросил на меня быстрый взгляд, а затем снова принялся за созерцание. Подобное обстоятельство покажется вам, без сомнения, незначительным, однако, оно меня сильно взволновало. Единственным источником света около нас служил фонарь у буссоли. При повороте странного существа от мрака палубы к свету фонаря, не смотря на его быстроту, я заметил, что смотревшие на меня глаза сверкали каким-то зеленоватым светом.

В то время я еще не знал, что в глазах людей нередко встречается красноватый отблеск, этот же зеленый отблеск казался мне совершенно нечеловеческим. Черное лицо со своими огненными глазами расстроило все мои мысли и чувства и на мгновение воскресило в памяти все забытые страхи детства.

Такое состояние прошло так же быстро, как и явилось. После этого я ничего уже не различал, кроме странной темной фигуры, наклонившейся над перилами; послышался голос Монгомери:

— Я думаю, что можно отправиться в каюты, — проговорил он, — если вам угодно!

Я что-то ему ответил, и мы спустились. Перед дверью моей каюты он пожелал спокойной ночи.

Очень неприятные сновидения тревожили мой сон. Луна взошла поздно. В каюту попадал ее бледный и фантастический луч, рисовавший на стенах таинственные тени. Затем собаки, пробудившись, подняли лай и ворчание, так что мой сон был обеспокоен кошмаром, и я мог действительно уснуть только на рассвете.

III

Прибытие на остров

Ранним утром — это было на второй день возвращения моего к жизни и на четвертый со дня принятия меня на судно — я проснулся среди страшных сновидений, — как будто бы грохота пушек и завываний толпы народа и услышал прямо над головой хриплые голоса. Я протер глаза, прислушиваясь к этим звукам, и спрашивал себя, где я и что со мной? Затем послышался топот босых ног, толчки от передвижения тяжелых предметов, сильный треск и бряцание цепей. Слышен был шум волн, бьющихся о шкуну, и вал с зеленовато желтой пеной, разбившись о маленький круглый полупортик, сбегал с него ручейком. Я поспешно оделся и вышел на палубу. Подойдя к люку, я заметил на фоне розового неба, — так как восходило солнце, — широкую спину и рыжую голову капитана и над ним клетку с пумою, качающуюся на блоке, укрепленном на гик-фоке. Бедное животное казалось ужасно испуганным и съежилось в глубине своей маленькой клетки.

— За борт, за борт всю эту гадость! — кричал капитан. — Корабль теперь очистится, ей Богу, он вскоре станет чистым!

Он заграждал мне дорогу, так что для прохода на палубу мне пришлось коснуться рукою до его плеча. Он резко повернулся и отступил несколько назад, чтобы лучше разглядеть меня. Он все еще был пьян; заметить это не представляло никакой трудности.

— Кто это, кто это? — произнес он с глуповатым видом.

В его глазах мелькнул какой-то огонек.

— А… это мистер… мистер…

— Прендик! — подсказал я ему.

— К чорту с Прендиком! — вскричал он. — Непрошеный защитник — вот ваше имя. Мистер «непрошеный защитник»!

Не стоило труда отвечать на эту грубость, и, конечно, я не стал дожидаться дальнейших шуток на мой счет. Он протянул руку по направлению к шкафуту, около которого Монгомери беседовал с каким-то человеком высокого роста, с седыми волосами, одетым в голубую и грязную фланелевую куртку и, без сомнения, только что явившимся на судне.

— Туда, туда его, господина «непрошеного защитника»! — рычал капитан.

Монгомери и его собеседник, услыша крика капитана, обернулись.

— Что вы хотите сказать? — спросил я.

— Туда господина «непрошеного защитника», вот что я хочу сказать. Долой с корабля мистера! И живо! На корабле все чистится и прибирается! К счастью, для моей шкуны, она разгружается, и вы, вы также убирайтесь прочь!

В остолбенении смотрел я на него. Затем мне пришла в голову мысль, что это наилучший исход из моего положения. Перспектива совершить плавание единственным пассажиром в обществе такого вспыльчивого грубияна не представлялась заманчивой. Я повернулся к Монгомери.

— Мы не можем принять вас! — сухо отвечал его собеседник.

— Вы не можете меня принять? — в смущении повторил я.

Вся фигура этого человека дышала такою решимостью я выражала такую сильную волю, какой мне никогда не приходилось встречать.