Контраходцы (ЛП) - Дамасио Ален

— Почему нам не попробовать постучаться в люки? Можно было бы укрыться в колодце и дождаться, пока пройдет буря!

‹› Прекрасное предложение, милая Кориолис, но никто в Таране к тебе не прислушается, потому что ты просто крюк, ты контришь сзади в Хвосте и ничего не знаешь о ветре в лицо, ты слишком недолго в орде — это сколько же? едва восемь месяцев. Даже мне, если бы они прислушались ко мне, как к собирательнице и лозоискателю, мне бы они улыбнулись: «Маленькая моя Аой, ты вставай вперед, если так хочешь, и прикрой нас...» А я, понятно, не смогу...

Даже если умирать с брюхом, проткнутым куском деревяшки, — они всегда предпочтут, чтобы это случилось среди ветров, на равнине, чем здесь, внизу, закопанными в колодце, с переломанными под тяжестью балок позвонками. В этом всем не надо искать рационального. Угроза там, снаружи, будет чрезвычайной. Здесь ее можно свести до уровня одомашненной, достаточно было бы выбрать хорошую стену, одну-две я видела, и привязаться. Но нет. Сделаем мы совсем не так. Мы будем орать друг на друга, ну, не сильно и недолго: несколько голосов против, несомненно — Силамфра или Ларко, Альме, конечно, и Свезьеста, который уже напуган видом травм Кориолис. Потом Голгот скажет: «Пошли!» И мы пойдем — потому что он Трассёр, потому что он не ошибался ни разу за тридцать лет, — на фурвент. Вот только сегодня мне очень страшно.

Ω Как только я унюхал блааст, запах морозца, я понял, что он скоро разразится. Я натянул свой кожаный шлем — до самых бровей, застегнул куртку, потуже. Под самое горло. Затем пригнул голову и высунул ее в него. В шнее. На улочке меня тут же клюнуло в щеки. Теперь руки. Я выкатился в поток, поводил плечами вправо, влево, прямо, вперед. Мне в колено прилетел стул, над нашими головами кувыркалась черепица. Я избегал слишком прижиматься к хижинам из-за привязанных цепями парусных колесниц, которые жестоко бились о стены. Я хватаю Кориолис. Она верещит, это ее первый фурвент. Еще одна девственница, бедра она сводит! Но, черт возьми, мы ее прикроем! В лучшем виде. Мы уже забрали у нее упряжь тачки. Что? О ней позаботятся. Она еще девчонка, но ей пора учиться боевитости. У нее кусучесть есть. Я сказал «Стой!», и мы присели спиной к стене периметра. Позади рушатся лачуги. Деревня вбирает красный потоп, всем пузом. Груды песка, как будто насыпанные с неба посудомойками из здоровенных бадей. Не слабо сыплют!

‹› Чтобы найти затишье, я уселась и положила голову на плечо Ороши – понаблюдать, как проступают через отверстие в защитном валу силуэты, и как в нем исчезают. Каменный барьерчик с навесом, расположенный в двух метрах от прохода, перекрывает основной поток. До ажурности иссеченный ветрами, он пропускает струйки пыли. По нашим ногам гуляют смерчики, колыхаясь и словно что-то вынюхивая. Бесполезно говорить или спорить, достаточно посмотреть, как кто-то из наших входит и выходит, движется ли он скованно или свободно, насколько напряжены или уверенны гримасы, и видна ли на них надежда. Талвег надолго застыл в проеме, словно вырубленный, в шапке, увенчанной ветромером, и с своим молотком у пояса. Затем он исчез – чтобы вернуться, лицо у него обветренное, борода рыжая, он высыпал под ноги кучу песка, такого мелкого, что пылил, пока тек.

— Я взял образцы. Песок — чистый латерит! Ни кварца, ни слюды, а зернистость, которая на нас валилась последний час, принесло с вала. Значит, на много лиг вверх по ветру ничего нет. Пустыня, ребята! И уж точно никакой деревни.

— Наш ботанист подтверждает? Степ? — бросает Ороши, дыша мне в лицо.

— Да уж. Буш безо всяких чудес: эвкалипт, сколько-то карликовых дубов. И везде шарики перекати-поля. Один и тот же букет тянется две недели. Мы с ним хорошо знакомы.

— Значит, безопасно, если держаться подальше от эвкалиптов?

— Безопасно, если каждому найти по дырке с зарослями перекати-поля[2] впереди, чтобы вцепиться челюстями, и достаточно повезет — не наесться песка к концу веселья в два раза больше собственного веса!? Нет, Ороши, это более чем рискованно. Перекати-поле невысокое: самшита не стоит, укрывает хуже.

— Что вы двое тогда порекомендуете?

— Ложимся здесь перед этой стеной животом на землю. Вытаскиваем веревку и пристегиваемся.

— А если стена даст трещины по стыкам? Вы ее видели, она смахивает на сетку! Можно попасть в вихрь с тяжелыми включениями...

— Это риски известные. Они не такие сильные, как бродить голышом посередь равнины в надежде найти Рощу с большой буквы. Такую рощу, которая будет резать поток, не останавливая его, совсем ламинарно, без завихрений или коварных смерчей, это будет просто чудо, а не кусты!

— На равнине, вдали от домов, удары от предметов реже, Степ. Просто нужно найти подходящее место и знать, как задерживать дыхание с приходом волны.

— Ороши, никто здесь не сомневается в твоей квалификации насчет фурвента. Ты лучше нас всех способна выжить в этом кромешном беспорядке. Проблема в крюках. Ты видела Кориолис? Если бы Ларко не рванулся, ее бы порвало на куски!

π С этими шквалами я почти не слышу, что Степ отвечает Ороши. Все, что я знаю — это то, что фурвент неизбежен. Что, если мы двинемся вверх по ветру, Свезьеста и его сани может унести. Я еще думаю о девушках, особенно думаю о девушках. Мы точно знаем, что происходит в пиковый момент: Стая разъединяется. Ее пронзают порывы ветра. Так было в прошлый раз. Я вмешиваюсь, крича по обе стороны вдоль стены, чтобы меня слышала вся орда:

— Здравомыслие требует, чтобы мы оставались здесь! Есть риск, что Свезьеста унесет! Каллироэ и Аой тоже, они слишком легкие. Мы столкнемся с одним из самых сложных фурвентов, которые когда-либо видели. Латерит отяжелел от дождя! Грязь на земле вместо упора и поток песка в лицо!

— Пьетро чертовски прав!

— Пьетро не аэромастер, насколько я знаю!

— И что?

— Только Ороши может оценить глубокие риски!

— Не нужно быть аэромастером, чтобы понять, что нас искромсает, если выйдем в эту пустыню!

¿’ Ну что, Голгот, пускай ордынцы перекрикивают друг друга, как на аукционе — споры, ссоры и распри? Что бы тебе не отвесить им плюху? Ах, он встает, наш Гот, он поднимает вытянутую массивную морду со своим нюхлом — расширенные ноздри, оригинальная модель, очень удобно охотиться за козявками. Он прохаживается перед нами — коренастый, горболобый, как всегда возбужденный и бурлящий, и так изящно плюется и пыхтит, давай, ура, великолепная элегантность! Струйка слюны попадает в опаленную бороду, он ее вытирает. Гот подходит к Степу, возвращается к Талвегу, кидает Ороши три слова, смотрит на Пьетро — просто балет феечек, какая гибкая обработка. Он показывает нам оторваться от стены и собраться полукругом. Все повинуются, и быстренько впереди всех — я. Он сейчас толкнет речь!

— Вы помните последний фурвент, с которым нам не повезло? Когда это было, два года назад? Я могу его вам выложить в один присест. Как мы потеряли Верваля, утащенного его санями. Как мы потеряли Ди Неббе — толкового флангового, однако. Он заглотил столько песка за один шквал, что не смог подняться, а когда он встал на колени, чтобы его вырвало, его ударило оторвавшейся оградой вместе с Карстом и Фиростом. Они все еще с нами, хвала Ветру, но ему-то гребаный забор перерезал горло. На следующий день мы даже не смогли найти его тела. Фурвент, который сунул сюда кончик носа, выглядит один к одному как тот, что мы пережили. Та же дерьмовая полупустыня, та же дрянная земля, которая будет скользить под нашими кошками, если не выбирать дорогу по песчаным косам. Я хотел кое-что сказать вам сегодня утром. Но не мог. Так что выкладываю сейчас.

‹› Только что начался откат. Повисшая тишина очень успокаивает и позволяет отразиться словам Голгота от гранита стены:

— Вы лучший Блок, который я когда-либо водил. Может быть, не самый накачанный, нет, но самый пробивной на контраходе. Самый компактный. Мы связаны, ребята, не могу сказать лучше...