Стефан Вайнфельд - Симпозиум мыслелетчиков

(Минута молчания. Слышны нервные шаги по камере).

Священник (с трудом). Но вы верите в то, что… даже если я сожгу все… не найдутся другие?

Узник. Не знаю. Каждое открытие обусловлено суммой знаний. Достигнутым уровнем развития техники. Мы не можем ликвидировать эту область знаний, но можем сдержать ее развитие. Это важно! Очень важно! Чем позже человек получит власть над чужим мозгом, тем больше вероятности, что мир сможет этому воспротивиться. Я должен верить, что ЭTO будет лучший мир. Что мне еще остается?..

Священник (решительно). Где этот барак?

Узник. Поедете по юго-западной, автостраде, на пятьдесят седьмом километре будет дорога на… (голос стихает).

Далекие тихие шаги нескольких человек по металлическим переходам тюрьмы. Они все приближаются. Звон ключей, щелчок, скрип открываемой двери.

Начальник тюрьмы. Пора…

Узник. Да, но… почему… нет священника?

Второй священник. Я здесь, сын мой.

Узник (беспокойно). Нет… я спрашиваю о том священнике, который меня исповедовал. Он был у меня вчера вечером…

Второй священник. Я его заменяю, сын мои.

Узник. Нет! Я хочу, чтобы он был здесь. Хочу его видеть…

Второй священник. Это невозможно…

Узник (в отчаянии). Я должен с ним увидеться, прежде чем умру…

Начальник тюрьмы. Увы, это невозможно. Святой отец попал в катастрофу…

Узник (с надеждой). Но он жив?

Второй священник. Увы! Неисповедимы пути господни… Тот, кто готовил тебя в последний путь, сам ушел первым.

Узник (бормочет). Это невозможно… Он не мог погибнуть… Не можете ли вы сказать мне, отец мой, где и когда случилась катастрофа?

Второй священник. Часов восемь назад. На юго-западной автостраде. Подробностей я не знаю.

Начальник тюрьмы. Больше ждать нельзя… Пора…

Звуки шагов по переходам и коридору, напряжение усиливается, идущие останавливаются.

Узник (в отчаянии). Когда произошла катастрофа: при возвращении или при выезде из города?..

(Никто не отвечает.)

Узник (в паническом страхе). Я не могу сейчас умереть! Я должен знать! Этого нельзя оставить так! Нельзя! Нельзя!

Конрад Фиалковский

Пробуждение

Он проснулся. За огромными, во всю стену, окнами были видны голые ветви дерева, а дальше — параллелепипеды домов с дисками антенн на крышах. Там, между домами, хозяйничал ветер, временами налетающий с гор, но комната была звуконепроницаемой, и он слышал только, как стучит сердце. По телу бегали мурашки. Он хотел пошевелить ногой — и не мог.

Некоторое время он лежал неподвижно. Вероятно, сейчас уже весна, ранняя весна… Или поздняя осень. А тогда была зима и на шоссе лежал смерзшийся снег. Поворот казался простым, и он слишком поздно понял, что скорость чересчур велика. Потом, когда он выжал педаль тормоза до предела и почувствовал, как машина пошла юзом, стало ясно, что из виража не выйти. Столбики с красными светящимися бляшками на противоположной стороне шоссе катастрофически надвигались. За несколько мгновений до удара он выключил зажигание, потому что был старым водителем и больше всего боялся смерти в огне. Еще он помнил серую поверхность скалы с пятнами снега. Удара он уже не почувствовал…

«И все-таки я жив, — подумал он. — Вероятно, подлатали как смогли, а потом спорили, выживу ли. Ну, что ж, я их не подвел, пусть порадуются. Когда выйду отсюда — преподнесу им цветы. Привезу в коляске, а уж дальше — не моя забота.

А может, мне повезло, и я буду ходить? А лицо? Что с моим лицом?»

Он резко повернул голову, но зеркала в комнате не оказалось. Стены были пусты, и ему почудилось, что они отражают больше света, чем обычные стены, словно они были покрыты блестящей пленкой.

В полной тишине едва слышно прозвенел звонок. Он попытался поднять голову, но шлем давил на виски. И тут он услышал голос:

— Ты проснулся? Мы ждали, когда ты проснешься.

Это был голос женщины, такой четкий, словно она стояла рядом. Но ведь в комнате никого не было.

— Наверно, ты чувствуешь слабость, тебе холодно. Не волнуйся, так и должно быть. Все в порядке. Это пройдет, и ты сможешь совершать даже дальние прогулки, а зимой бегать на лыжах. Будешь здоров, совершенно здоров, как раньше.

— Ты… ты в этом уверена?

— Да. Мы проверили все, каждый твой мускул, каждую кость. Все переломы срослись. Никаких особых повреждений. Мозг работает нормально. Можешь забыть о несчастном случае навсегда.

— Забыть?

— Если хочешь.

Он помолчал. Теперь стены светились ярче, а может, ему только показалось.

— Сколько времени я здесь? — спросил он наконец.

— Долго. Сейчас весна. Через несколько дней появятся первые зеленые листья.

— И я выйду отсюда… сам?

— Да. У тебя впереди еще много лет жизни. Ты молод, Корн.

— Ты знаешь мое имя?

— Разумеется. Ты мой подопечный.

— Понимаю. Ты меня оперировала…

— Оперировал Тельп, он твой ведущий. Он придет позже.

— А ты?

— Я и так с тобой.

— Но ведь тебя здесь нет, слышен только твой голос…

— Увидимся позже. Сейчас мы тебя изолировали. Ты еще очень слаб.

— Я как будто возвращаюсь из дальнего странствия…

— Не понимаю.

— Надо полагать, это был нелегкий случай. Даже странно, что я выжил.

— Тогда ты подумал…

— Я ни о чем не успел подумать. Просто боялся сгореть, ничего больше.

— Тебе повезло, Корн. Следом за тобой ехал грузовик. Тебя вытащили, и через несколько минут ты уже был в клинике.

— Помню. Я обогнал его перед самым поворотом. Представляю себе, сколько хлопот было у Кар. Когда она сможет меня навестить?

— Кар?

— Да, Кар, моя жена.

— Пока ты еще очень слаб. Но когда кончится срок изоляции…

— Сколько мне ждать?

— Не думай об этом. Сейчас ты заснешь. Мы и так слишком долго разговаривали. Проснешься окрепшим и не будешь чувствовать холода.

— Но я не хочу спать… — сказал он, и его тут же стало клонить ко сну. Ответа он не услышал.

— Ты проснулся? Прекрасно… — Над ним склонился невысокий мужчина. Корн видел его глаза, огромные, темные, с тем странным выражением, которое бывает только у близоруких. — Я Тельп, твой ведущий. Как самочувствие?

— Пожалуй, неплохо.

Корн пошевелил ногами. В комнате было светло, и сначала он подумал, что светит солнце. Но за окном шел дождь, и только стены горели ярким желтым светом.