Андрей Попов - Обманутые сумасшествием

Да… если все происходящее игра, то, пожалуй, самая невеселая на свете. В центральном отсеке вновь пришла к власти тишина, подавив ненавистные ей звуковые раздражения. Тишина эта имела и свой характер, и свой цвет, и даже свой запах. Действовала на нервы своей тяжестью и угнетала полнейшей неопределенностью. Она повелевала всем молчать, в ней тяжело было расслышать даже собственные мысли. Ко всему еще труп Оди и сотни его отражений безмолвными галлюцинациями раздражали взор и тем только усугубляли атмосферу всеобщей подавленности.

– Я когда-нибудь разобью все эти зеркала! — крикнул Айрант.

А в каютах и по переходным салонам горел утренний свет, имитируя фальшивый восход солнца… Кстати, солнце! Кто-нибудь хоть помнил, как оно выглядит? Хотелось бы надеяться…

«Гермес», безмолвный свидетель всех происходящих событий, внутри — необъятный как целая вселенная, снаружи — ничтожный как игрушка, мертво стоял, вонзив свои двенадцать опор в рыхлую поверхность. Двенадцать якорей, погруженных в океан бездонных песков. Рождающий свет подобно ангелу, и облаченный одеянием мрака, словно демон. Все антагонизмы уживались под его покровом, как противоположные стороны одного и того же бытия. Свет и тьма были братьями-близнецами, правда и ложь — лишь двумя сторонами единой медали, а трусость и отвага, оказывается, — два разных способа проявления человеческого эгоизма. Вот такая экзегетика…

Фастер появился на полчаса позже обещанного, он сунул мозг робота на прежнее место, вытер с его титановой физиономии струйки машинного масла, затем вытер пот с собственного лица, и лишь потом произнес:

– Все в порядке. Вообще, какая-то глупость… Я не верю, что кто-то из нас способен на такое.

– Тогда, может, скажешь: кто его убил?! — негодующе спросил Айрант, его маленькие глазенки опять зло засверкали на непомерно широком лице, придавая ему выражение разъяренного леопарда. — Ах, да! Совсем забыл! Черномазая Леди с красными вращающимися глазами и кинжалом в руке!

– Если вам интересно мое мнение, я его выскажу, пропуская мимо ушей все ваши издевательства: да, это ОНИ забрали Оди к себе.

– Таинственные «ОНИ» — надо полагать, души умерших?

Молчание со стороны Фастера было расценено как согласие. И наступил наконец долгожданный момент, когда все утомились от взаимных подозрений и препирательств. Дело, образно выражаясь, было сдано в архив за недостаточностью улик. Всем хотелось верить, что этот вздор вскоре забудется и оставит в памяти лишь призрачный шлейф угасших переживаний. Станет казаться просто сном, навеянным мрачными красками планеты. Могила для Оди была вырыта вручную неподалеку от места, где он работал. По обычаю астронавтов, его похоронили в скафандре, обернув белой простыней. Это были единственные похороны в цепи грубого механического конвейера, которые прошли с подобающими церемониями и соответствующим настроем души. Не было громких речей, не было сентиментальных слез, но всюду присутствовало чувство неподдельной скорби. Все пятеро долго стояли рядом, смотря в глубину мрачной ямы. Впервые в жизни эта глубина казалась бесконечной. Их мертвый коллега теперь был обречен на вечное падение в эту неосознанную Бесконечность… Да, она жадно поглотила одного из них. Надпись на памятнике гласила: «Одиссей Вункас, астрофизик, член экипажа «Гермес», трагически погиб на этой планете при загадочных обстоятельствах.». Коротко и ясно. Многоцветные помпезные слова с пышными фразами были тут совершенно излишни.

Не говоря ни слова, Кьюнг нагнулся и бросил первую горсть песка…

На следующие сутки работы были возобновлены. Контейнеры, набитые телами умерших, медленно, нехотя, сонливо, но все же вновь поползли к местам захоронений, пробивая себе дорогу сквозь черные пласты темноты. Иногда возникало несколько романтическое ощущение, что все они находятся на дне черного океана, а где-то там, наверху, бушуют его волны, пропуская лишь слабые проблески света, кажущиеся звездами. Этот едкий сумрак проникал в мозг и вызывал самые дикие ассоциации. Порой Флинтронна и впрямь казалась тем загробным миром, о котором веками бредят многие религии. Здесь властвуют свои законы и порядки. На ее поверхности в принципе невозможно находиться живым. И странное чувство, что все они давно покойники, испытывали многие похоронные компании. Нескончаемые лица замерзших трупов, вездесущие облики могил если откровенно не сводили с ума, то внушали подсознательный процесс ассимиляции: через какое-то время ты уже чувствуешь себя заодно с компанией мертвецов, а потом и сам становишься ходячим призраком.

Согласно инструкции ПК (стр. 114), в случае, если один из членов экипажа становится нетрудоспособным (негласно подразумевается и смерть), то его напарник должен объединиться с какой-нибудь другой парой и продолжать работу втроем. Кьюнг, наверное, не читал инструкцию или она показалась ему неинтересной и, не смотря на уговоры коллег, продолжал оставаться в гордом одиночестве. Что он хотел этим доказать и кому: не знал и сам. Скорее, просто нетерпелось поскорее закончить работу. Что ж, желание вполне понятное и оправданное.

Основным неудобством работы без напарника было то, что трупы приходилось таскать одному, хватая их за ноги и волоча по песку: выглядело цинично и немного по-зверски. В образованные ямы покойники уже не укладывались, а просто сваливались, как некий отработанный материал. Короче — узаконенное кощунство, так как у него все-таки имелись весомые причины. Нельзя сказать, что он совершенно не испытывал страха в неравном поединке с черной магией темноты, но он умел контролировать свой страх, не позволял ему властвовать над собою. И вообще, как подобает капитану, слыл здесь человеком твердой воли и большой выносливости. А эти качества на Флинтронне ценились больше золота и серебра.

Все же через какое-то время Кьюнг почувствовал излишнюю усталость и позволил себе немного отдохнуть, равнодушно уставившись в непроницаемый мрак. Мысли отсутствовали, чувства — тоже. Пустота внешняя почти отождествлялась с пустотой внутренней. И когда вдали возникло какое-то движение, он даже не шелохнулся, уверенный, что ему на все наплевать. Но как только контуры приближающейся невнятной фигуры стали более отчетливы, капитан настороженно поднялся. В этот момент он немного пожалел, что не взял с собой оружия. В общем-то, для здравомыслящих людей оно здесь было ни к чему. Он направил вперед луч фонаря, прощупывая им пространство, и уже мог ясно различить кого-то в скафандре, движущегося навстречу, затем включил связь: