Николай Симонов - Миллениум
По радио начали передавать "Утреннюю гимнастику", и это напомнило ему о том, что он не у себя дома и не в гостиничном номере, а в коммунальной квартире, жильцы которой руководствуются по утрам жестким графиком посещения мест общего пользования. Ему, как правопреемнику хозяина комнаты N4, отводилось время с 6.30 до 7.00 часов, но некоторые жильцы коммуналки, считая его временным обитателем, его законные физиологические интересы, зачастую, игнорировали. Особенно его донимали жилички из комнаты N3 — две бывшие студентки Государственного института кинематографии, которые норовили занять ванную комнату в отведенное ему время, и на его справедливые замечания возражали, что, дескать, ему следует проживать по месту прописки, а не шляться по чужим углам.
Он открыл дверь и выглянул в коридор, чтобы проверить, не проникли ли жилички из комнаты N3 в ванную комнату с нарушением утреннего расписания. В этот момент с внешней стороны двери на пол упало послание, выполненное в форме традиционного фронтового письма, сложенного треугольником. Павлов нагнулся и поднял письмо- треугольник. Письмо было адресовано ему, но то, что в нем было написано, повергло его в состояние крайнего смятения:
"Дима! Еле тебя разыскала. Твой отец скончался в ночь с субботы на воскресенье в 1-й градской больнице. Диагноз — острая сердечная недостаточность. Похороны состоятся 16 мая, в среду, на Ваганьковском кладбище. Прими мои искренние соболезнования.
Людмила"
Чуть ниже к посланию была добавлена фраза, написанная другим, причем, довольно корявым почерком:
"Это твое последнее испытание. Держись, caballero!
Петрович"
Людмилой могла быть его двоюродная сестра, работавшая завучем одной из московских средних школ, а вот, кто такой Петрович, он понятия не имел. Поскольку Людмила была женщиной порядочной, но незамужней, то он предположил, что Петрович, это — ее новый ухажер, и, что вполне вероятно, его будущий зять.
Забыв про водные процедуры, Павлов бросился к телефонному аппарату, который висел на стене в прихожей — один на всю коммунальную квартиру. Он торопливо набрал номер своего домашнего телефона. На его звонок ответила тетя Зоя — младшая сестра отца, от которой он узнал, что Василий Иванович Павлов скончался на вторые сутки после госпитализации в 1-й градской больнице, куда он был доставлен из-за проблем с сердцем и почками. Она также сообщила ему о том, что его старший брат Сергей и его жена Полина вчера весь день занимались вопросами организации похорон, поздно вечером уехали ночевать к себе в Химки, но уже ей позвонили и сказали, что выезжают в Москву.
Тетя Зоя тяжело вздыхала и плакала. Ей, очевидно, пришлось очень нелегко провести ночь одной в квартире новопреставленного. Она призналась, что почти не спала, наблюдала какую-то чертовщину, и как Хома Брут, очертив мелом круг, усердно читала "Псалтырь". Не обошлось и без упреков в его адрес: дескать, уехал, не оставив никаких координат, из-за чего его дочери Людмиле пришлось обзвонить всех его друзей и знакомых, которых она знала, и обежать пол-Москвы. Павлов перед ней извинился, попросил передать Людмиле глубокую благодарность и обещал скоро приехать. На этом разговор закончился.
Поговорив с теткой, Павлов почувствовал внезапную слабость и присел на табурет, опасаясь упасть в обморок. Затылок в очередной раз пронзила тупая боль. Прихожая слегка качнулась, но затем твердо вернулась на место. Его отцу — ветерану Великой Отечественной войны и кавалеру многих боевых наград — недавно исполнилось 80 лет. Еще три года тому назад он был полон сил и энергии. Здоровье его сильно пошатнулось с началом перестройки, когда советская общественность узнала о преступлениях товарища Сталина и выступила с их резким осуждением.
Он сознавал, что в смерти отца была толика и его вины, причем, немалая. Зачем он спорил со стариком, доводя его до слез, пытаясь доказать ему, что Сталин — изверг, и страна под его руководством шла не тем путем? Зачем он укорял его за трусливое молчание о событиях, которым тот был свидетелем, например, о расстреле тысяч интернированных польских офицеров в Катыни весной 1940 года? Зачем он огорчал его своими регулярными запоями?
Его отец, что тут греха таить, был ярым сталинистом. В годы Великой Отечественной войны он служил в особом отделе, то есть в военной контрразведке (КРО), известной по аббревиатуре СМЕРШ. Это была настоящая фабрика смерти, которая не только ловила и расстреливала шпионов, диверсантов, дезертиров, мародеров и паникеров, но и перерабатывала вернувшихся из плена красноармейцев, фальшивых партизан, репатриированных и так далее. В КРО были сексоты (секретные сотрудники) и следователи, прокуроры и судьи, оперативные работники и специалисты-эксперты, тюремщики и исполнители смертных приговоров. Настоящие фронтовики относились к особистам настороженно и неприязненно, зная не понаслышке о вопиющем произволе, которые их "братья по оружию", ради внеочередной звездочки на погонах или ордена на кителе, допускали в своей грязной работе.
Но больше всего Павлов винил себя за безобразный инцидент, который год тому назад произошел в Парке Культуры имени Горького 9 мая в День победы, когда на его отца набросился ветеран-фронтовик, опознавший в нем своего обидчика. Отец в тот день чувствовал себя неважно, и ему, как заботливому сыну, следовало было настоять на том, чтобы он оставался дома. Вместо этого он отправился его сопровождать на встречу с однополчанами из 1-го Украинского фронта. Самое удивительное, что тот ветеран-фронтовик, который огрел его отца по спине костылем, оказался его полным тезкой не только по фамилии, но и по имени. На место происшествия кто-то вызвал наряд милиции. Стражи правопорядка, разобравшись в ситуации, составлять протокол отказались. Его отец в тот же день написал заявление в столичное ГУВД, но до следственных мероприятий и суда дело не дошло, поскольку "распоясавшийся хулиган и скрытый враг народа" — его однофамилец и тезка и даже, как и он, полковник в отставке, скончался в ночь с 9 на 10 мая от обширного инфаркта.
На этом таинственные, почти мистические, совпадения не закончились. Оказалось, что у умершего ветерана-фронтовика был сын, пропавший без вести в 1978 году, которого, также как и его, звали Дмитрий. Они даже родились в один день: 3 марта 1953 года. О том, что его двойник был похож на него, как на родного брата близнеца, Павлов догадывался еще со школьных лет, поскольку его постоянно с кем-то путали. С тех пор, как он отпустил бороду и длинные волосы, подобных конфузов стало меньше, но все равно он продолжал ощущать на себе пристальные и пытливые взгляды незнакомых ему людей: на улице, в метро, в театре, на стадионе "Динамо" и прочих общественных местах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});