Такаюки Тацуми - Гордиев узел. Современная японская научная фантастика

«Я» разыскал брошенный кем-то джип, влез в него и, бормоча себе под нос: «Ну и дела!» — погнал машину к усадьбе. На Марсе нет дорог: джип несся через пустыню, поднимая тучи красного песка.

Море песка окружало «Меня» со всех сторон, покуда хватало глаз. Разбросанные по пустыне белые скалы преобразились, превратив пейзаж в репродукцию «Атавистических останков дождя» Дали: их контуры подтаяли, углы сгладились, а поверхности свернулись гигантскими коконами. Стволы сухих деревьев поддерживали норовившие рухнуть громады. Хотя нет, если приглядеться, то никакие это не деревья: белые плавящиеся скалы опирались на костыли. Время застыло, а может, и вовсе исчезло, оставив после себя зловещий вакуум. И в него по капле начал просачиваться безумный хронотоп Дали, словно морской прибой, накатывая, погребал под собой берег. Мой джип увяз в этой временной трясине и тоже начал размокать в ее ядовитых испарениях.

А точнее, моя машина постепенно становилась съедобной.

Не оставалось ни капли сомнений в том, кто виновник происходящих на Марсе катаклизмов. «Дали» собственной персоной, больше некому! «Ну давай, черт возьми, соображай!» — понукал «Я» себя, с трудом сдерживая дурноту, подступающую от ужаса перед наползающим сюрреалистическим пейзажем. Все ясно: мягкие часы, попав в ненасытную утробу «Дали», выпустили на свободу паранойяльные фантазии, спавшие в его подсознании.

«Я» постарался восстановить общий ход событий. Поглотив текучие часы, гипертрофированное обжорство старика обрело жизненную силу и расправилось с марсианским временем. Его могучий желудок переварил непрочное время этой планеты и отрыгнул его обратно. Да, все именно так. Пространство и время здесь такие хрупкие, что утроба «Дали» справилась с ними без труда.

Вид за окном джипа подтверждал мои страхи: пустыня вокруг — лишь отрыжка, исторгнутая из его чрева: таким писал свой иллюзорный мир Сальвадор Дали, о таком мире мечтал его потомок. «Дали» наверняка захочет еще раз пожрать — нет, он уже пожирает — этот ставший съедобным мир.

И вот тогда в самом сердце пустыни «Мне» довелось пережить настоящий УЖАС.

Виви ждала «Меня» за воротами усадьбы.

— Ага, вы все-таки приехали! — И она, подбежав, прижалась ко «Мне» всем телом. — Добрались без приключений?

— За мной гнались чудовища из фантазий Дали!

— А, эти...

Виви тоже знала о них. Стадо гигантских — их головы маячили высоко над землей — слонов с картины Дали «Искушение святого Антония». Эти привидения неслись на своих насекомьих ногах, тонких и длинных, как у пауков-водомерок, а впереди скакала белая лошадь. Они всем стадом гнались за моим джипом, легко скользя по поверхности.

— Ну что там происходит у вашего дедушки? — спросил «Я».

— Он у себя. Жрет без устали, словно оголодавший за зиму волк.

— А что именно?

— Все подряд, что под руку попадется. Столы, стулья, кровати, даже телефон — ему все годится. Все, что есть в доме, даже стены. Скоро от усадьбы ничего не останется.

— Ох, если бы только от усадьбы — пробормотал «Я». Да, все именно так, «Я» оказался прав.

Мы с Виви, обнявшись, вошли в дом, и тут «Меня» охватила паника. Дом стал живой плотью, он уставился на «Меня» всеми стенами, словно говоря: «Что же ты стоишь, сожри меня, ну давай, вцепись зубами».

Мутации внутри дома зашли еще дальше. Сальвадор Дали в свое время говорил, что в будущем здания станут «пушистыми и мягкими». Усадьба приближалась к его идеалу: пол, стены, потолок как будто ожили, в них заструилась кровь, зародились мириады волосяных луковиц и проросла свежая короткая шерстка.

«Дали», обосновавшись в самой глубине усадьбы, пожирал каминную доску. Он уставился на «Меня» безумным взглядом людоеда.

— О, ты, выходит, снова на Марсе? Погрызешь? — и протянул «Мне» недоеденную ножку стула.

— Благодарю, что-то не хочется, — ответил «Я». — Да, аппетит у вас отменный.

— Ну так ведь надо доесть дом как можно быстрее, иначе он просто стухнет. Сам видишь, какая жара.

— Да, действительно, очень жарко. — «Я» решил не спорить с параноиком, с интересом наблюдая за симптомами его болезни.

Старик развалился на полу и чавкал каминной доской. В этот момент он казался вождем племени каннибалов, опьяневшим от обилия жратвы, впавшим в экстаз самодержцем империи обжор. Впрочем, старик ест, конечно, не только для того, чтобы набить себе брюхо. Его мучает первоголод: бесконечная, ничем не утоляемая жажда насыщения, участь всего живого. Вечный голод. Ну ничего себе, как же ему удается лопать и лопать вот так, без перерыва. Выходит, мания «Дали» выбросила его желудок в другое измерение, разорвав путы реального времени и пространства. Иного объяснения «Я» не находил. Иначе ненасытная жадность давно разорвала бы его утробу в клочки. Увы, положение гораздо серьезнее, чем «Я» предполагал. Чудовищный аппетит старика будет безудержно расти и поглотит не только усадьбу, но и весь Марс, а за ним Солнечную систему, Млечный Путь, всю Вселенную...

Ночью «Мне» приснилось, как «Дали» обгладывает Марс. От планеты остался лишь бесформенный кусок наподобие яблочного огрызка.

Очнувшись от кошмарного видения, «Я» обнаружил, что каменные стены моей спальни тоже потихоньку подтаивают. О Господи, нет, они же собираются сожрать «Меня», вон на поверхности уже капельками выступила слюна.

Издав дикий вопль, «Я» пулей вылетел из комнаты, напролом ринулся через сад и, перемахнув через ограду, выскочил за пределы усадьбы.

Дом, преображенный бредом «Дали» в съедобную субстанцию, обрел повадки хищника. Хотя, если задуматься, вряд ли можно было ожидать чего-то иного.

«Жри или сожрут тебя» — таков закон этих плотоядных джунглей. Так что неудержимое обжорство «Дали» подстегивает страх: он спешит поскорее разделаться с домом, пока тот не поглотил его самого.

Нельзя было терять ни минуты. Дождавшись утра, «Я» отправился к профессору Ишервуду.

— Вот, значит, как, понятно, понятно... — профессор выслушал мой рассказ со всей серьезностью. — Итак, субъективная паранойя «Дали» просочилась в объективный мир и воплотилась в его реальности. И теперь его безумием заражено все, вплоть до неодушевленных предметов.

— Именно так, — согласился «Я». — Поэтому спальня и попыталась сожрать меня.

— Вы, вероятно, знаете, что в шесть лет Сальвадор Дали хотел стать поваром, затем — Наполеоном. Впоследствии эти детские желания немало повлияли на его живопись. Так вот, они просто не могли не передаться его марсианскому потомку. А значит, можно предположить, что жестокая властность Наполеона и фантазии кулинара перемешались в подсознании «Дали», слились в единое целое. И то, что происходит с нашей бедной планетой, — лишь проекция этой гремучей смеси во внешний мир.